— Ах, Роберт, ты словно ребенок. Неужели не видишь, кто ты есть для меня? Неужели не чувствуешь? Это странно. Знаешь, почему я вышла замуж за Виктора а не за тебя?
“Что-то не помню, чтобы так стоял вопрос”, — подумал я и признался:
— Не знаю.
— Да потому, что стать твоей женой не решилась! — с патетикой воскликнула она. — И до сих пор за это себя ругаю!
Пока я цепенел и таращил глаза, она, нацеловывая мою макушку, пояснила:
— Ах, Роберт, уже тогда ты был неземной. Весь в науке. Ты на ангела был похож: витал в облаках, вокруг себя ничего не замечая, а Виктор… Он такой хваткий, такой рациональный. Это меня и сгубило. Я устала от его командировок, от его измен… Но больше всего я устала, Роберт, смотреть на то, как плохо тебе. Меня мучает чувство вины. Это я! — вдохновенно воскликнула она. — Я тебя погубила! Я отдала Виктору, этому бездарю, этому ничтожеству с регалиями, этому…
Не найдя нужных слов, Мария с досады топнула ногой, опять чмокнула меня в макушку и, проводя по себе руками, простонала:
— Ах, Роберт! Ведь все это принадлежало тебе!
Я вышел из ступора и закричал:
— Да что? Что принадлежало мне, черт возьми?
— Все! Моя нежность, моя любовь, моя ласка, забота, восхищение! Впрочем, вру. Все это ему я не отдала. Всегда только тобой восхищалась. Но забота, она досталась Заславскому. Пришло время исправить ошибку. Роберт, тебе не нужна жена — тебе нужна…
— Любовница?
— Нет, Роберт, нет! Тебе нужна я. Буду к тебе приходить, но лишь тогда, когда ты в этом действительно нуждаешься. Нимфой проскользну по квартире и все приберу. Захвачу на стирку белье, приготовлю обед или ужин. Роберт! Ты должен работать! Только работать — остальное беру на себя.
Я едва не прослезился:
— Мария… Ты идешь на такие жертвы? Прости, но принять их никак не могу.
Она присела на корточки, положила руки на мои колени (в брюках они смотрелись бы лучше) и, ласково глядя в глаза, прошептала:
— Роберт, позволь мне тебя опекать. Клянусь, ты этого почти не заметишь, никак тебя не обременю. Ты же меня знаешь.
Я ее знал: никогда Мария не была занудой, не зря я завидовал Виктору.
— Но, дорогая, я растерян, а как на это посмотрит Виктор?
— Мы не скажем ему. Это будет наша тайна. Маленькая тайна, от которой нет никому вреда. Мы же не собираемся делать ничего плохого…
— Да, конечно, Мария, на плохое ты не способна, но я ничего не могу понять. Откуда на меня такая благодать свалилась?
Она покачала головой:
— Ах, Роберт-Роберт, неужели ты не понимаешь? У меня нет никого родней. Я страшно одинока. К тому же, жизнь бездарно прожита, без плодов, без толку. Дай мне хоть так восполнить потери. Хочу быть твоей служанкой, твоей рабыней. Это единственный шанс принести пользу людям. К тому же чувства мои к тебе не угасли, а с годами стали еще сильней…
Она по-прежнему сидела на корточках, от чего юбка на ее крутых бедрах натянулась, казалось вот-вот лопнет — это было очень соблазнительно. Пышная грудь Марии вздымалась, влажный рот манил…
В голове моей был сумбур: “О чем она говорит? О каких чувствах?”
Я вдруг припомнил как на юбилее у Виктора случайно легла на мое колено ее нога. Решил, что она перепутала, Виктор сидел рядом. Выходит, я ошибался… А на моей докторской защите, когда все напились, и мы остались с Марией одни… Она положила голову мне на грудь и сказала:
— Роберт, любимый…
Тогда я не придал этому значения… А на пикнике, несколько лет спустя, она затащила меня в море и вдруг начала целовать. По-настоящему, в губы! Я решил, что она хочет позлить Виктора, он за секретаршей ухлестывал. Выходит, я был неправ…
— Мария… — Я заглянул в ее прекрасные, слегка раскосые глаза: — Мария…
Неожиданно она взобралась ко мне на колени и лихорадочно зашептала:
— Роберт, миленький, позволь мне, позволь, я не буду тебе в тягость, я ничтожество, я твоя раба, ты даже меня не заметишь…
Я уже не понимал, о чем она говорит: лицо мое горело. Ее полные груди я чувствовал даже через махровый халат. Впрочем, он вскоре был развязан. Мария извивалась, все сильней и сильней прижимаясь ко мне своим упругим горячим телом. Не помню как мы оказались на столе.
Пришел в себя лишь когда Мария шепнула:
— Роберт, может лучше в спальне?
Я слегка протрезвел:
— Нет, в спальне нельзя. Хочу в столовой.
— В столовой?
— Там шире стол.
— Ах, Роберт, какой ты! — с восхищением простонала Мария.
Схватив ее на руки, я устремился в столовую и…
Глава 8
И в этот драматический момент раздался звонок в дверь. Нас с Марией словно ледяной водой окатили. Она слетела с моих рук и бросилась лихорадочно поправлять прическу, хотя ей и без того было что поправлять: юбка спущена, блузка расстегнута, одна грудь выпростана из бюстгальтера… Впрочем, я был ничуть не лучше.
— Кто это? — тараща глаза, прошептала Мария. — Роберт, ты можешь не открывать?
Я ее успокоил:
— Конечно могу.
С нервной торопливостью втряхивая себя в юбку, она глянула в зеркало и ужаснулась:
— Кошмар, на кого я похожа! Губная помада размазана по лицу! Роберт! И ты весь в губной помаде! Халат, халат завяжи!
— Зачем? Мы же открывать не собираемся.
— Нет-нет, ни в коем случае, но все же иди посмотри кто там.
Я на цыпочках прокрался в прихожую и заглянул в глазок: у порога топталась Варвара.
— Там твоя дочь, — сообщил я Марии.
— Бог ты мой! — Она схватилась за голову.
— Не волнуйся, позвонит и уйдет, — попытался я ее успокоить.
— Ах, ты не знаешь Варю! — рассердилась Мария. — Будет до посинения здесь торчать. Если не дозвонится, сядет на лавку перед подъездом и будет ждать. Неужели не понимаешь? Ее бросил жених, ей надо поплакаться. Разве ты не в курсе?
— Да, что-то Варя мне говорила.
— Роберт, милый, не стой столбом. Иди открой, но только спрячь меня, спрячь. Ах, надо было сразу открывать, уж я бы ее отчитала и домой отправила.
Я удивился:
— А что мешает тебе теперь?
— Роберт, какой ты ребенок. Теперь, когда мы с тобой так долго копались и не открывали, она подумает бог знает что.
— Ах, да, — согласился я, — нехорошо получилось.
— Не страшно, — успокоила меня Мария. — Открой этой дурочке и скажи, что очень занят. Пускай домой отправляется. Только перед этим спрячь меня, спрячь.
Можно пойду в спальню?
— Нет-нет, — испугался я, — лучше посиди в столовой.
— Да, ты прав, — согласилась она. — Мало ли что. Вдруг эта оглашенная в спальню ворвется. Там
