делами управилась. Фрося, копуша, думаю, и до лифта еще не дошла.
Покончив с делами, я огляделась. Возник естественный вопрос: “Чем бы заняться?”. Словно по заказу я увидела на мольберте картину.
Да-а, забыла сказать, моя Фрося художница. Она имела причастность к оформлению одной из моих книг. Несмотря на значительную разницу в возрасте, мы очень сдружились. Когда Фрося бывает в Москве, всегда останавливается только у меня.
Я тоже частенько к ней приезжаю, потому что люблю ее не только как подругу, но и как творца.
Она тоже меня обожает. Как известно: бездари тянутся к бездарям, а таланты — к талантам. Фрося очень талантливая художница. Талантливая и трудолюбивая. В свои двадцать шесть она достигла признания. Не подумайте, что я преувеличиваю, Фрося действительно очень талантлива.
Возможно, и гениальна.
Как всем известно, я тоже не бездарь. Мы, творческие люди, обычно умеем все. Какая разница что писать: книги или картины — нам без разницы.
В пароксизме творчества, я накинула на себя Фросину рабочую блузу, дабы не испачкать французский костюм, и, схватившись за кисти, уставилась на картину.
Мне сразу не понравился ее колорит, явно не хватало красного. С присущим мне бесстрашием принялась за дело. Высунув от усердия язык, я щедро обогащала картину красным, когда в дверь постучали. Зная повадки Фроси, я крикнула:
— Открыто!
В прихожей раздался топот, и в комнату ввалились три здоровенных мужика, настоящие мордовороты. Увидев, что я пытаюсь внести свою лепту во Фросину картину, они возмутились:
— Хорош пачкать холст!
— Что значит — пачкать? — возмутилась и я.
— А то и значит, что мы почище тебе нашли работенку, — заявил самый огромный мужик, из тех, кому возражать не хочется.
Однако я, невзирая на обстоятельства, всегда возразить готова, но на этот раз (увы) не удалось.
Нет, я пыталась им объяснить, что в этом деле (в живописи) и сама кое-что понимаю, что обойдусь без советчиков, но мордовороты слушать меня не стали. Накинув на мою голову мешок, они связали мне руки и ноги и потащили вон из квартиры. Вытащили на улицу и со страшным матом затолкали в машину.
Думаете я испугалась?
Нисколечко.
“Опять Фроська дуркует, — думала я, лежа на заднем сидении. — Известная приколистка”.
В прошлом году она нашей общей подруге, бизнесменке Тамарке, письмо от любовника сконструировала — вечный зов!
И Тамарка, как дура последняя, в Турцию помелась вызволять своего обожаемого юнца с курорта для средне-нищих. Вот там-то турки за девочку бабушку нашу и приняли и попытались определить Тамарку в бордель.
Бедный был бы бордель!
Преуспевающая бизнесменка Тамарка там навела бы порядок — такой же, какой она (и еже с нею) навела в нашей стране.
Пока турки пробовали престарелой Тамаркой поторговать (говорила ей, не увлекайся лифтингом своего лица!), любовник тем временем с цыпочкой (ноги торчат из ушей) на Таити балдел на “бабки” Тамаркины. А почему бы и не побалдеть!
Вот такой безобидный прикол сделала Фрося нашей преуспевающей бизнесменке. Мы с Марусей со смеху чуть ни погибли. Да что мы, вся Москва над Тамаркой смеялась.
Однако теперь, лежа в машине с мешком на голове, я чувство юмора мигом утратила. И жизнерадостность исчезла куда-то. И оптимизм куда-то ушел.
“Как надоела она, эта Фрося, со своими приколами! — злилась я зверски. — Будто ее примитивными штучками можно пронять меня, умницу и красавицу! Сразу ее раскусила, с первых же слов.
Ха, холодильник пустой!
Нашла повод смыться из дому. И теперь эти дебилы Ваньку валяют…
Ну, да бог с ними, пусть порезвятся…
Но что я сделаю им, если они покалечат мой французский костюм…
Даже страшно подумать!”
Вот такими благими намерениями была я полна.
Глава 3
Ехали мы довольно долго; я устала лежать в неудобной позе, связанная, с мешком на голове. Признаюсь, уже страшно злилась, нечеловечески — ведь привыкла к жизни иной.
“Не затянулась ли шутка? — думала я. — Напугали, по городу повозили, хватит, пора бы и меру знать”.
Увы, выразить свое «фи» я не могла: мордовороты сделали то, чего не догадались сделать все мои мужья — рот залепили мне скотчем. Поступили мордовороты, должна заметить, весьма предусмотрительно, иначе наслушались бы они от меня такого, чего и врагу не пожелаешь. Здесь я большая мастерица, натренировалась на своих мужьях…
Впрочем, я и со скотчем уже начала вести себя очень тревожно: ерзала, крутилась, куда-то ногами била — думаю в дверцу машины.
Наконец автомобиль остановился, меня извлекли на свет белый и повели в неизвестность.
“Обратно к Фроське”, — решила я.
Почуяв скорую свободу, разумеется, оживилась.
“Ох и покажу же этой зловредной Фроське где раки зимуют, пусть только руки развяжут!” — мысленно лютовала я, готовясь к ответным мерам.
Однако, свободой там и не пахло. Когда с головы моей сняли мешок, я обнаружила себя в громадной комнате, обставленной с неприличной роскошью. Сплошное мещанство: резная мебель, хрусталь, позолота и ковры, ковры, ковры…
Впрочем, удивляла не роскошь, а обилие дверей.
Несмотря на то, что ноги и даже руки мне развязали, драться почему-то совсем расхотелось: комната, битком набитая мужчинами огромными и неприветливыми располагает к смирению. Судя по выражению их лиц, им самим ужасно драться хотелось, с трудом сдерживались.
Я притихла и подумала: “Ну-у, это Фрося явно переборщила”.
И мысли нахлынули, мрачные все какие-то, щедро сдобренные сомнениями.
Пока я развлекала себя мрачными мыслями, в комнате началось движение. Мужчины взбодрились и с надеждой поглядывали на дверь. Я тоже туда посмотрела, никого не увидела, но зато услышала высокий голос, непонятно, то ли женский, то ли мужской:
— Где она? Где?
С этим криком в комнату вбежал, точнее, вкатился маленький толстенький человечек. Глаза и лысина у него блестели, пухлые щечки горели, влажный рот нетерпеливо хватал душный воздух — верзилы невообразимо потели.
— Где она? Где? — кричал человечек.
Я поняла, что речь идет обо мне и приосанилась, желая сразить его своей красотой.
На кой ляд этот человечек мне сдался, было совершенно не ясно, как не понятно было, зачем мне, умнице и красавице, понадобилось стараться ради такого урода.
Но я приосанилась, как это ни смешно. Даже просторную Фросину блузу приподняла, чтобы продемонстрировать ему свою фигуру, да и французский костюм заодно. Такое со мной происходит постоянно: сколько живу, столько пытаюсь кого-нибудь собой сразить. И, что удивительно, не надоедает.
Однако человечек оказался неблагодарной свиньей. Игнорируя мои старания, он брезгливо поморщился и недовольно спросил у верзил:
— Что, не могли привезти помоложе?
Я и возмутиться не успела, как верзилы бросились меня защищать.
