Иногда я бываю придирчива, потому и спросила:
— Почему?
Интеллигентный меня просветил:
— Не заслужила пока.
“Ну это я быстро у вас заслужу!” — подумала я, но промолчала.
Глава 4
Так уж устроен человек: не ценит того, что имеет. Как только выяснилось, что убивать меня не собираются, сразу обнаружились и другие проблемы.
Тем более, что речь о сексе зашла — здесь я чрезвычайно разборчива. Разумеется, стало ужасно обидно, что предложили мне — МНЕ!, умнице и красавице! — такого недостойного партнера.
Если честно, когда думала, что меня собираются жизни лишать, жутко испугалась, но теперь пришла в еще больший ужас.
“Легче умереть, чем переспать с этим уродом”, — мгновенно решила я и завопила:
— Убейте меня! Лучше убейте, чем мучить!
Верзилы опешили:
— Ты что, баба, сказилась?
Партнер тоже оторопел.
— Что с ней? — спросил он у верзил.
Но я сама его просветила.
— Урод, ты в отцы мне годишься! — гордо заявила я, и он (какой неженка) пошел красными пятнами.
Чтобы окончательно его добить, я пояснила:
— А мой бывший муж, пожалуй, сгодится тебе и во внуки. Лучше вены себе перережу, чем лягу с таким на одну кровать!
И на всякий случай я завизжала тем дурным голосом, которым пугала всех своих бывших мужей.
Однако, добилась совсем не того, чего от мужей получала. Парнер, как ни странно, от визга пришел в себя и обнаглел. С чувством превосходства он посмотрел на меня, но обратился к верзилам.
— Бабенка завалит все дело, — сказал он. — Зря думаете, что это легко. Это искусство, приходится тщательно выверять движение каждое, а вы предлагаете мне психопатку.
Верзилы за меня по обычаю встали горой.
— Никакая она не психопатка, — возмутился самый огромный, — просто ты, Арнольд, не в ее вкусе. Не обижайся, ты качок и все прочее, но, будь я бабой, еще не так заорал бы, сосватай мне кто тебя.
Услышав это, я попыталась издать вопль отчаяния прежнего пострашней, но поперхнулась, закашлялась и вынуждена была вести себя тихо.
— Видите, — сказал партнер, — у нее явный непорядок с мозгами: то кричит, то молчит.
— Бабе мозги совсем не нужны, — философски заметил Интеллигентный. — Баба другим местом сильна.
— Оно так, — согласился партнер, — но при снятии нашей порнухи нужны крепкие нервы, эта же — настоящая истеричка. Разве может она трахнуться гениально?
— Гениально я все могу! — с гордостью начала я, но тут случайно вдруг поняла истинный смысл сказанного презренным партнером.
А я еще собиралась быть паинькой. Мои благие намерения как корова слизала.
— Что-ооо? — завопила я тем самым голосом, которым собирался вопить верзила, будь он бабой вместо меня. — Так речь идет о грязной порнухе?! Вам втемяшилось снимать меня в порно?!
И я поступила как порядочная женщина: саданула своему партнеру коленом между ног и попыталась выпрыгнуть в раскрытое окно.
Но не успела: верзилы меня схватили и… устыдили.
— Ну-у, что ты, глупая, в распятие так впадаешь? — добродушно распекал меня Интеллигентный, со злорадным сочувствием глядя на коченеющего от боли Арнольда. — Вон, мужика до тоски довела, а ведь ему еще предстоит этим органом важным работать на благо нашего дела.
— Это мой самый рабочий орган, — сквозь зубы выдавил Арнольд, страстно сжимая срамное место руками. — Будешь, сука, платить мне пенсию по инвалидности, — пригрозил он, не зная, что я платить не умею.
С детства я не привыкла платить.
— Зачем платить, — ответила я, — если в нашей стране хватает того, что плохо лежит. Нагнись и бери бесплатно.
Здесь я помянула свою бизнесменку-Тамарку, которая воровством пирожков в школьном буфете проложила себе дорогу в светлое будущее, наступившее для нее сразу же, как нашу страну скоропостижно скрутила рыночная демократия. Тамарка была в первых рядах тех, кто с демократическим свободолюбием превращал нашу страну в рынок, типа базар. Натренировавшись на пирожках, она потянула из закромов родины такие богатства, каких там, казалось, и не было. Теперь Тамарка владелец заводов, газет, пароходов…
Говорила я вдохновенно, как всегда говорю, осуждая подруг. Верзилы умнели на глазах и слушали меня с неослабевающим интересом, а вот Интеллигентный с чего-то вдруг поглупел и взбунтовался, рявкнув:
— Молча-ать!
Разумеется, я не замолчала, поспешно сообщив, что Тамарке плевать на долги — суды она все купила.
Интеллигентный махнул на меня рукой и не на шутку встревожился, глядя на синеющего Арнольда.
— Что, братан, и в самом деле так плохо? — спросил он. — Неужели работать не сможешь?
— Да работать-то я смогу, член в моем деле не главное, — весьма противоречиво успокоил его Арнольд, будто забыл, что совсем недавно утверждал обратное. — Работать я буду, только не договаривались мы так. Не знал я, что мне подсунут дикую стерву. Партнерша опасна. За риск надо платить. За травму тоже.
— А-аа, вот ты о чем, — успокоился Интеллигентный. — За травму доплатим как за производственную. Риск еще выше оценим.
Я возмутилась:
— Ему, развратнику, значит, доплатите! А мне, порядочной женщине, как же?
— Ты тоже в обиде не останешься, — туманно заверил меня самый огромный верзила, очнувшись от повести про Тамарку.
Терпеть туманностей не могу — я повторила попытку бежать. С криком “я не такая!” бросилась к окну, и опять неудачно. Меня снова схватили и поволокли к двери, за которой (я не сомневалась) была съемочная площадка.
— Ни за что! Никогда! Даже и не надейтесь! — вопила я, храбро и не жалея французского костюма отбиваясь от пятерых верзил.
Клянусь, они уже раскаивались, что связались со мной. Царапалась и лягалась я так, будто делала это последний раз в жизни, они же обращались со мной осторожно, поскольку боялись повредить мой “фэйс”, как выразился Интеллигентный — видимо, полиглот и большой любитель английского.
— Никогда! Ни за что! — страшно орудуя ногтями, вопила я.
— Тихо, тихо, — уговаривали они.
В конце концов верзилам надоело. Самый огромный воскликнул:
— Мы заплатим тебе, черт возьми!
— Платите, сволочи, в евровалюте! — заявила я, мгновенно стихая.
Меня отпустили.
Ну, в “евро” не в “евро”, но Интеллигентный отслюнявил дрожащей рукой триста долларов и мрачно протянул мне купюры.
Три жалкие бумажки! Я рассмеялась ему в лицо.
— Да-аа? — удивленно пропел Интеллигентный и отслюнявил еще две.
— Здесь не панель, — сказала я, твердо решив вцепиться в рабочий орган Арнольда бульдожьей хваткой сразу же, как предоставится случай.
