Санька с пониманием кивнул головой, натянул на мое лицо одеяло, заботливо прихлопнул его ладошками по краям и сказал:
— Сьпи.
— А ты что будешь делать?
— Кофе.
После такого сообщения мне сразу же расхотелось спать. Пришлось идти помогать Саньке в его благородном намерении. Мы очень быстро сварили кофе, приготовили завтрак и радостные уселись за стол. Я окончательно проснулась, была бодра, и полна сил. С этими силами я и учила Саньку разливать кофе по чашкам, когда зазвонил телефон. Я догадалась, что это Нелли, и опечалилась.
— Как вы там? — явно предвкушая нытье и жалобы, спросила она.
— Прекрасно, — похвасталась я. Нелли озадаченно хмыкнула.
— Хм… а Санька как?
— Чудесно.
— Он соскучился без меня?
— Не знаю, о тебе речи не было, — не без злорадства сообщила я. — Мы дружно приготовили завтрак и собираемся так же дружно его съесть.
— Кто это «мы»? — въедливо поинтересовалась Нелли.
— Мы — это я и Санька, — не без гордости заявила я. — Прекрасен наш союз.
— Это неудивительно, — принялась оправдываться Нелли. — Все моя работа. Санька привык скитаться по чужим людям.
— Что значит «чужим»? — ревниво возмутилась я. — С каких это пор ты меня относишь к этой категории? Я все же, как-никак, крестная мать.
— Я хотела сказать, что нормальный ребенок должен первое время плакать и скучать по матери, а не варить кофе.
— Не волнуйся, у нас нормальный ребенок, — успокоила я Нелли. — Плакал он вчера, но сегодня у нас полный контакт. Лучше расскажи, как дела у тебя. Где остановилась?
— У Нины Аркадьевны. Так удобней для нас обеих. Сейчас идем в больницу, а потом я тебе позвоню. Тетушку давать?
Я запаниковала.
— Нет, нет, не стоит ее беспокоить, да и завтрак остынет.
— Тогда отключаюсь. Поцелуй Саньку.
— Только этим и занимаюсь.
Положив трубку, я осторожно посмотрела на Саньку. Он, ничего не подозревая, пытался поднять с пола бутерброд, упавший согласно закону подлости. Делал он это уморительно и осторожно, словно занятие его таило в себе массу опасностей. Растопырив испачканные маслом пальчики и высунув от усердия кончик язычка, Санька колдовал над бутербродом, словно над каким-то неизвестным науке зверем: опасливо дотрагивался рукой и тут же испуганно убирал ее.
— Зячем? — спросил он, когда я смела его «игрушку» в совок для мусора.
— Пойдем помоем ручки и ам-ам, — миролюбиво предложила я.
— Не «ам-ам», а кусять, — с чувством собственного достоинства поправил меня Санька.
Когда мы расправились с завтраком, явилась Старая дева.
— «Посмотри — над бездной голубою звездочет наедине с собою…» Откуда у вас ребенок? — строго спросила она.
— Будто не знаете, откуда дети, — с апломбом ответила я. — Хотя в вашем положении вполне можете и не знать.
— Не вижу, чем отличаются наши положения, — сказала Старая дева и тут же пропела:
— «Правда жизни ложь твою срывает!»
Зная ее страсть к декламации, я выразительно указала на Саньку, который уже держал ведерко в руках и тащил меня в песочницу.
— Простите, я вся в делах.
Мы с Санькой бежали из собственной квартиры впереди Старой девы.
— «Ты носился по небу, как птица, разве ж на земле тебе смириться…» — бубнила сзади она.
— Сьто тетя сказала? — уже в лифте заинтересовался Санька содержанием услышанного.
Я вкратце пояснила ребенку смысл чаяний Старой девы. Думаю, он правильно понял.
День пролетел незаметно. Из песочницы мы направились в парк. Качели, карусели, машинки, моеженое, ой, простите, мороженое, обед в кафе, опять качели, карусели, мороженое…
К концу дня я валилась с ног. Санька же бодро рвался в песочницу. Кое-как мне удалось заманить его домой и накормить ужином. До купанья в присутствии крокодила дело не дошло: ребенок уснул буквально с ложкой во рту.
Счастливая, я перенесла его на кровать, удивляясь на ходу тому смыслу, который придал моей жизни этот маленький человечек. За свои сорок лет пребывания на грешной земле я и не подозревала о существовании сумасшедшего количества мелких радостей, которыми так щедро одарил меня Санька.
Чтобы звонок Нелли не наделал шуму, я решила позвонить в Петербург сама.
— Куда ты пропала? — набросилась она на меня — Я весь день тычусь в телефон.
— Мы гуляли, — мечтательно произнесла я. — Какая прелесть наш Санька.
Последняя фраза явно не понравилась Нелли.
— Я скоро приеду, — напомнила она.
— Не глумись. Лучше расскажи, как Антон. Нелли шумно вздохнула, помолчала и начала всхлипывать.
— Ой, Соня, плохо. Получеловек. Боли ужасные. Живет на одних уколах.
— Да-а, судьба, — расстроилась я. — Начал как алкоголик, а кончит как наркоман. Врагу не пожелаешь. Он тебя узнал?
— Узнал, обрадовался, а что толку? Он уже не жилец, это ясно, я теперь больше за Нину Аркадьевну беспокоюсь.
Я сама нервничала и не решалась спрашивать о ее здоровье.
— Соня, третьих похорон она не переживет, — «успокоила» меня Нелли. — Все время держится за сердце, а руки трясутся, как у алкоголика.
— Что делать? — испугалась я.
— Надо как-то ее отвлечь. Она сидит над этим несчастным Антоном и скулит. А Домой придет и опять скулит. Ты бы видела, сколько здесь фотографий Клавдии и Дениса. Места свободного нет на стенах.
— Видела, — уныло ответила я, — а что делать? Разве заставишь ее уехать из Питера?
— Я постараюсь воздействовать, но и ты меня поддержи.
— Как?
— Я придумала: ты должна сказать, что договорилась со своим светилом кардиологии и записала се на прием. У Нины Аркадьевны сильно чувство чинопочитания. Если ты назначишь конкретный день приема, она не сможет отказаться.
Это действительно была хорошая мысль, но не могу же я лгать тетушке.
— В таком случае надо организовать этот прием, — сказала я Нелли.
— Ну так организуй скорей, — рассердилась она, — пока еще есть для кого.
— Хорошо, я постараюсь.
— Тут и стараться нечего, — отрезала Нелли. — Если ты имеешь в виду профессора Богдасяна, то он ради тебя и свое сердце Нине Аркадьевне отдаст, не говоря уже о простой консультации.
Речь, конечно же, шла о профессоре Богдасяне, но не очень-то удобно заруливать к нему с Санькой. Столько лет не виделись — и нате вам, здрасте. Нужна приятная непринужденная обстановка, которую вряд ли удастся создать в присутствии ребенка.
Я долго ломала голову и ничего умней не придумала, чем обратиться к Марусе, которая прекрасно знала Богдасяна и даже была полна к нему чувств, чего нельзя сказать о Богдасяне. Я понимала, какую подлость устраиваю ему взамен на одолжение, но философски заключила, что эгоизм — в природе человека, а значит, и нечего сопротивляться.
