прочая суета — чтоб не забывали. Чтобы знали, что бог и царь — он все видит и обо всем знает, пусть его самого и не видно почти.
— И когда вернется? — поинтересовалась с надеждой. Понимая, что если поездка длительная, на пару недель, то есть шанс, что он забудет про почему-то так интересующего его Улитина. — Не завтра, надеюсь?
— В пятницу — а на работе в субботу появится только. А для тех, кто по субботам редакцию не посещает — для таких, как ты, — придется понедельника ждать! — отрезала Антонова, понимая, кажется, что у меня на уме. — Но тему замотать не надейся.
Главный мне верит и меня ценит — и наши некогда интимные отношения тут ни при чем. Так что я знаю, что отказаться от темы могу, даже если он ею загорелся. Да, будут упреки и обиды и фразы о том, что даже те, кому он создал режим наибольшего благоприятствования, его подводят, — но я отобьюсь. Если он будет в духе. А если нет — то придется оттянуть сдачу материала, сдать что-нибудь другое и уйти на дно. Заверяя его через Наташку, что работа идет полным ходом, но некоторые факты нуждаются в уточнении.
— Слушай, а ты Гарина такого не знаешь — глава пресс-службы «Нефтабанка»? — Мысль пришла ко мне в голову совершенно неожиданно — и я ухватилась за нее, как за спасательный круг. — Или, может, из руководства кого-нибудь? Банкир покойный там когда-то главным был — и если б кого найти…
Наташка задумалась, пожевывая губы. Они у нее и так тонкие, и красит она их вдобавок бледной бежевой помадой — а когда начинает их жевать, они становятся еще тоньше, а сама Антонова стареет лет на пять минимум.
Закинутый мной спасательный круг — просто так закинутый, на всякий случай — начал спускать, грозя пойти ко дну. Потому что глупо было задавать Наташке этот вопрос — она не тусовщица, она из редакции не вылезает, на всякие мероприятия, куда приглашают главного и куда может ходить она — с ним или в его отсутствие, он ведь далеко не везде ходит, он человек у нас занятой, да и выбирает, где стоит появиться, а где нет, — тоже не таскается. А что касается знакомств на высоком уровне, так серьезные люди серьезные вопросы предпочитают обсуждать с главным. А Наташка — рабочая лошадка, которая решает чисто редакционные вопросы. Хотя случай есть случай — и бывает, что в отсутствие главного кто-то обращается по этим самым серьезным вопросам и к ней. И пусть она сама их не решает — боится прогневить Сережу, — но знакомства-то остаются.
— С Женькой я уже говорила, — добавила быстро, опережая вполне возможный Наташкин вопрос. — Нет у него там завязок. Я с утра сегодня телефон пресс-службы выяснила, дозванивалась черт знает сколько — из-за этого и опоздала, между прочим, на планерку, — так лучше бы и не звонила. Он, мол, от нас ушел за несколько месяцев до смерти, но мы все равно потрясены, все в шоке — обычная туфта и ни слова конкретно. Если вы хотели написать материал про бывшего шефа, вам лучше обратиться в тот банк, в котором он работал последнее время, — а у нас все в таком шоке, в таком шоке… Прям такое ощущение, что по банку люди во всем черном ходят, все стены фотографиями Улитина завешены, а над зданием флаги траурные развеваются…
В принципе я и сама не знала, зачем мне нужен «Нефта-банк», — шансов, что они подтвердят рассказ Хромова о том, что Улитина оттуда буквально выперли, не было. Но попробовать встретиться стоило — и дать понять, что я знаю больше, чем они думают. Тем более по журналистским правилам — которые мало кем соблюдаются сейчас, но я-то старой закалки человек — следует предоставлять слово той стороне, которую в чем-то обвиняешь.
Так что мне надо было попробовать встретиться с ними. И может быть, что-нибудь вытянуть — что- нибудь, чего я пока не знаю, но что мне может помочь.
Слепой достаточно ход — и с предсказуемым на девяносто процентов концом, тупиком в смысле, — но других я не видела пока. Совсем. И коль скоро Наташка меня заверила, что шеф проявил к материалу о покойном банкире самый пристальный интерес, значит, я должна была подергать за все ниточки. В том числе и за Наташкину — тут же уныло повисшую.
— Не, никого у меня там нет. — Антонова энергично мотнула головой. — Сама же знаешь, банки да компании всякие не журналистов в пресс-службы берут, а со стороны людей. Своих — внуки, дети и прочая хренота, которая слово «трахаться» через два 'ц' пишет. Сама ищи, Юлька, — ты ж тему выбрала…
Я усмехнулась невесело, говоря себе, что, к сожалению, Наташка права. Я выбрала — мне и объяснять шефу, почему материала не будет. Но грустить по этому поводу уже не имело смысла.
Мой организм, привыкший к стрессовым ситуациям, давно научился заботиться о себе сам — и умеет поддерживать хорошее настроение и внушать необходимые для этого мысли. И потому усмешка моя переросла в улыбку, и я махнула рукой — адресуя жест не Наташке, но Улитину, на которого потеряла пару дней. Говоря себе, что в моей работе без промахов не обходится — и этот не самый страшный. И лучше отдать пару дней и отказаться от чего-то, чем тянуть пустышку пару недель. Так что можно считать, что мне повезло, — и продолжать радоваться жизни.
— Ты чего это развеселилась так? Мужика, что ль, какого вспомнила? — Наташка в который раз подтвердила свою сексуальную озабоченность — на ее взгляд, все женщины только и думают, что о мужчинах, и если чего и хотят, то только секса, которым занимаются при первой возможности и с кем угодно. — Да, у Андрюхи Слепцова сегодня день рождения — договорились редколлегией символически отметить. Тут у меня соберемся, посидим, потреплемся — как только номер подпишем, так и сядем. Так что ты не уходи никуда, поняла, Ленская?
— Только не ко мне! — сразу предупредила Наташку, зная, что ближе к вечеру кто-нибудь намекнет, и возможно, сама Наташка, что лучше перебраться в мою квартиру, — о том, что я живу одна и очень близко, все старожилы хорошо знают. — А то потом не выпроводишь.
— Да ты что — мы ж символически!
Я хмыкнула. Зная, что у Наташки, как и у меня, нет никаких сомнений, что символическое отмечание выльется в самую настоящую пьянку — старая гвардия, то есть старожилы редакции, коих остался-то десяток человек, по-другому не умеет. Сначала произносится традиционное «махнем по соточке» — любимое редакционное выражение, означающее на самом деле, что ста граммами никто ограничиваться не собирается, — а потом пьянка перемещается в один из двух облюбованных еще в давние времена кабаков, до которых от редакции рукой подать.
И завершается поздно ночью.
У меня были кое-какие планы на этот вечер, но я отмела их с легкостью.
В конце концов, повод для того, чтобы немного расслабиться, у меня был — а именно окончательное решение забыть про господина Улитина.
О мертвых или хорошо, или ничего — принцип, бесспорно, не мой. Но сейчас мне показалось, что для покойного банкира можно сделать исключение…
Глава 6
Пейджер затрезвонил пронзительно и противно, и я поморщилась, поспешно извлекая его из сумки. Ненавижу, как он звонит, — хуже, чем будильник. И потому всегда предпочитала не в сумке его носить, а на боку, если тепло, или в кармане пальто, если холодно, и звук отключать — тогда он мягко вибрировал, и вибрация передавалась жирненькому моему телу, и сразу так сладко становилось и приятно, и мысли нескромные появлялись. Но порой я его клала в сумку-и получала в наказание омерзительный звук.
'Юлии Ленской от И.П. Зайцева. Очень занят, сегодня встречи не получится, завтра тоже. Обязательно по.стараюсь в четверг или пятницу.
Звоните'.
Звоните, твою мать! На дворе вторник — а он предлагал конец недели. И наверняка собирался сделать все для того, чтобы я до него не дозвонилась и чтобы не пришлось назначать встречу. Потому что он знал, чего я от него хочу, и явно от меня скрывался. И планировал скрываться в течение недели как минимум.
Больше всего мне хотелось попросить у официанта трубку — там, где я сидела, наверняка был радиотелефон, они в куче ресторанов есть, даже в самых убогих — и позвонить в пресс-центр. Зайцев, конечно, не подошел бы — но это было не столь важно, важнее было, чтобы вообще кто-нибудь ответил. Кто-нибудь, кому я представилась бы и кого попросила бы кое-что передать майору Зайцеву. А именно то, что наша газета готовит большой критический материал о господине Зайцеве и его методах работы с
