Но тем не менее Улитин отказывался выходить из моей головы — и даже умудрился в ответственный момент приготовления пищи подменить собой образ Майкла Корлеоне в исполнении Аль-Пачино, бродящего по полям Сицилии. И едва не испортил мне обед — который я спасла, спохватившись наконец, гоня прочь воспоминания о разговоре с Женькой. С облегчением отмечая, что автоматически помешиваемый мной соус загустел как раз до нужной кондиции, — и выключая огонь под кастрюлей с пастой.
Еще через десять минут я сидела за столом, обводя взглядом то, что на нем стояло. Тарелку со спагетти, обильно политыми густым красным соусом, корзиночку с разломанным на куски багетом, миску с напоминающим труху тертым пармезаном. И бокал темно-красного вина, молодого и терпкого, который я взяла в руки, собираясь сделать глоток, прежде чем приступать к еде.
«Дай поесть! — произнесла мысленно, обращаясь к Улитину, которого на сегодня с меня было достаточно. — Завтра подумаю — а сейчас отвали, понял?»
И, сказав себе, что в жизни есть кое-какие не менее приятные вещи, чем работа, сделала первый глоток вина. Не за упокой души надоевшего мне банкира, оказавшегося, кстати, весьма паскудным человеком, — но за горячо любимую себя.
И за плотские удовольствия — одному из которых я как раз собиралась предаться….
Глава 13
Стук в дверь главный явно слышал — равно как и то, что дверь в его кабинет открылась. И мое приветственное «здравствуйте, Сергей Олегович» он тоже слышал. Но не поднял головы, склонившись над столом, впившись взглядом в какие-то бумаги. Как я про себя подумала, связанные не с редакцией, но с его бизнесом — и именно по этой причине так приковавшие к себе его внимание.
Это, конечно, было несправедливо — поскольку именно Сережа поднял газету на те высоты, на которых она находится сейчас. За пятнадцать лет своего правления в десять раз увеличив тираж. Если бы не он, так бы и была у нас захудалая газетенка типа «Правды Москвы» или «Ночной Москвы» — а так получилось супериздание.
Лично я помню те времена, когда шеф дневал и ночевал в редакции. Воевал за каждый острый материал с вышестоящими инстанциями, неоднократно находился под угрозой снятия с поста — это в восьмидесятых, когда комсомол и партия здравствовали и цензура была не приведи Господь. Помню, как он болел за газету, постоянно что-то изобретал и менял — тематические полосы, рубрики, макет, оформление, — при том что по профессии был вовсе не журналист, а комсомольский работник.
Но недаром у нас в редакции с давних времен бытует мнение, что самые плохие журналисты получаются из выпускников факультета журналистки — куча гонора, потому что уже считают себя профессионалами, наличие определенных теоретических знаний, но отсутствие практических навыков. У нас почему-то все лучшие перья заканчивали совсем другие вузы — а то и никаких вообще.
На мой взгляд, писать нельзя научиться — то есть можно, но до определенного уровня — тебе это либо дано свыше, либо не дано. Это как чувство воды у пловца или чувство мяча у футболиста. Который, если он от Бога футболист, знает заранее, куда этот самый мяч полетит, и перемещается именно в эту точку поля, хотя партнер и не думает еще о том, куда отдаст пас. И точно так же он предугадывает, куда дернется вратарь и куда пойдет тот, кому он хочет сделать передачу.
И с писанием то же самое. Если тебе дано, материал сам идет, ты только пишешь, при этом совершенно не думая, как и что, — и получается именно то, что надо. А если начинаешь думать — это уже не талант, но ремесло.
Сережа, бесспорно, относится к талантам. Причем, как выяснилось, не только в области журналистки — но и в бизнесе тоже. По крайней мере рекламное агентство он организовал раньше, чем другие московские газеты, — и на нем и начал сколачивать свой капитал. А уже позже развернулся вовсю — и, если верить слухам, сейчас имеет многомиллионный бизнес в Англии. Но так как мне это безразлично, я до сих пор не знаю, что это за бизнес и правда ли, что Сережа миллионер.
От газеты главный, правда, отошел — в смысле, уделяет ей куда меньше внимания, чем раньше. Хотя официально это его единственное место работы, никакого другого офиса у него нет, и известен он именно как главный редактор «Молодежи Москвы». И предпочитает этим самым главным редактором оставаться, несмотря на заработанные миллионы, — хотя уж мог, наверное, офис попрестижнее найти, а то и вообще обосноваться в Англии.
Но он то ли помнит, что именно газета сделала его тем, кем он стал, то ли любит ее по-своему, то ли ему так удобнее для его бизнеса. Тем более бизнесменов много — а так он публичная фигура, с которой ищут знакомства многие влиятельные люди. Фигура, которая играет достаточно важную роль во многих серьезных вопросах — начиная от выборов и кончая отношением общества, скажем, к чеченской войне. Потому что газета по-прежнему формирует общественное мнение — пусть в меньшей степени, чем раньше, в связи с ростом числа газет и телеканалов, но тем не менее.
В творческие вопросы, правда, он уже вникает не так, как раньше — когда на каждой планерке детально анализировался вышедший номер и не менее детально обсуждался следующий. И отсутствует Сережа все чаще — то по бизнесу своему улетает, то где-то экзотических рыб ловит, есть у него тяга к таким развлечениям. Но если он в Москве, то в редакции хоть на пару часов, но появляется обязательно — и сидит в своем кабинете, который, несмотря на рост благосостояния своего владельца, практически не преобразился. Те же обитые деревом стены, большой рабочий стол и длинный стол для планерок, летучек и редколлегий. Может, только побольше стало всяких памятных фотографий на стенах да памятных подарков газете, выставленных на полках под стеклом — мемориальных дощечек, сувениров и прочих штуковин, — а так все то же, что и десять лет назад.
Главный сидел, по-прежнему не поднимая головы, и я кашлянула деликатно, чтобы он наконец обратил на меня внимание. Конечно, можно было бы просто пойти и сесть напротив — тем более что мое положение в редакции вполне позволяло мне это сделать, — но мне всегда казалось, что Сереже нравится игра «начальник — подчиненный», и я совсем не против была в нее поиграть. И потому кашлянула, и он тут же встрепенулся, делая вид, что не замечал до того моего присутствия.
— А, Ленская! Проходи, чего стоишь?
Я медленно прошла по не слишком большому, но очень длинному кабинету к Сережиному столу — чувствуя, как трутся друг о друга при ходьбе обтянутые джинсами ляжки, представляя, как прыгают жирненькие грудки под водолазкой. И села напротив него в кожаное кресло, закинув ногу на ногу.
— А на планерке почему отсутствуешь? На стороне халтуришь — или ночи слишком бурные?
— О, Сергей Олегович, разумеется, бурные, — протянула томно, удивляясь, что он заметил мое отсутствие. — Они ведь целиком посвящены работе, вы же знаете…
— Да ну? — Главный наконец окончательно оторвался от своих бумаг, глядя мне в лицо. — Ты мне не рассказывай. И редакцию не разлагай — а то соблазняешь то одного, то другого, так скоро работа остановится, о тебе только и будут думать…
Похоже, Наташка уже успела сообщить главному сногсшибательную новость — о том, что у меня якобы был секс с Кавериным. Проверить, наверное, не успела — или все же поинтересовалась у Димки, как прошла ночь со мной, а тот решил, что над ним смеются, и промямлил что-то невразумительное, что Наташка сочла за восхищение, которое нельзя описать словами. И тут же поделилась с Сережей — разве могут быть в редакции более важные новости?
Шучу, конечно, — наверняка сначала речь шла все же о газете, а это она на потом приготовила, когда он ее спросил, как вообще в редакции обстоят дела.
А Наташка, естественно, не могла не поделиться с ним таким потрясшим ее воображение известием. Хотя не исключаю, что тот факт, что Ленька Вайнберг провел у меня ночь, она уже тоже знала — а значит, и об этом поведала Сереже. А он таки запомнил — по старой памяти живо интересуясь всеми редакционными новостями, особенно теми, которые касаются старожилов. Вот отсюда и взялось его «то одного, то другого».
— О, Сергей Олегович. — Я томно закатила глаза. — В моей жизни есть только один мужчина — и тот компьютер. На других, увы, не хватает времени…
Сережа хмыкнул — показывая, что мне не верит. Что ж, у него были на это основания. А что касается меня, то я даже развеселилась — потому что мне стало приятно, что он запомнил то, что рассказала ему Антонова. Между нами года три как ничего не было — хотя могло бы быть, дай я согласие, минимум одна ночь была бы, — но все равно приятно, что такой представительный мужчина проявляет интерес к моей
