– Она, должно быть, дорого стоит.
– Очень дорого, – согласилась Уильма. – Можно было бы получше завернуть ее. Мои покупки никого не касаются.
– Но не эта.
– Почему бы? – Уильма швырнула газету на пол и сняла очки. Из-за дальнозоркости она не могла читать без очков. Но снимала их, разглядывая то, что находилось в другом конце комнаты. Она заметила, как побледнело и застыло лицо Эми.
– Догадываюсь! Ты обнаружила инициалы?
– Обнаружила.
– И, понятно, вообразила, будто Руперт и я бешено влюблены друг в друга; будто годы и годы тянем этот роман за твоей спиной и...
– Заткнись, – приказала Эми. – Не слышишь, что в спальне горничная?
Консуэла открыла дверь своим ключом и застилала постели. Она сгорбилась и еле таскала ноги, устав от перебранки с другом, затянувшейся до поздней ночи. Причина ссоры казалась ей ничтожной до смешного. Она всего-навсего стащила в четыреста одиннадцатом номере черные нейлоновые штанишки. Но дружок страшно разозлился, заорал, что она потеряет работу: будь на то удача, она прикарманила бы и запах от козла. Да и штанишки-то оказались малы и лопнули по швам, пока она силой натягивала их на бедра.
'Жизнь несправедлива. Жизнь жестока, как рога быка'. Консуэла стонала, меняя простыни, и страдальчески кряхтела, небрежно ополаскивая раковину водой: 'С чего бы я стала воровать козлиный запах?'
– Ты ревнуешь, – вкрадчиво шепнула Уильма. – Признайся.
– Конечно нет. Просто, по-моему, это неприлично. А Джилл, если узнает, поднимет страшный шум.
– Так не говори ему.
– Я ему никогда не говорю. Но он все каким-то образом узнает.
– Почему в твоем возрасте и при твоем весе ты так беспокоишься о том, чем заняты мысли твоего брата?
– Потому что он способен причинить массу хлопот. Не знаю почему, он всегда не доверял Руперту.
– Я могла бы объяснить, почему. Только тебе это не понравится. Наверно, ты даже не станешь слушать.
– Зачем же зря трудиться?
– Я и не собираюсь. – Уильма допила виски. – Значит, тебя не волнует, что я дарю Руперту шкатулку, при условии, что об этом не узнает Джилл. Забавно!
– Мне ни капельки не смешно. Главное, не могу понять, почему тебе захотелось купить такой дорогой подарок.
– Захотелось, и все. Тебе не понять. Ты всю жизнь не позволяла себе того, что тебе хотелось. А я позволяла. И позволяю. Увидела шкатулку в витрине лавчонки и вспомнила, как Руперт однажды сказал, будто море похоже на кованое серебро. Я тогда не поняла, что он подразумевал. Не понимала, пока не увидела шкатулку. Оттого и купила, не думая о цене, о тебе, о Джилле, о всех ваших роковых, запутанных...
– Тише. Горничная...
– К чертям горничную. Да и шкатулку туда же. Возьми эту пакость и вышвырни с балкона.
– Нельзя, – пробормотала Эми. – На улице полно народу. Можно кого-нибудь покалечить.
– А тебе хотелось бы? Ведь правда?
– Не знаю.
– О Господи! Признай это! Признайся хоть разочек, измени себе! Ведь ты хочешь избавиться от шкатулки.
– Да, только...
– Избавься. Выкини через решетку. И кончено. Так просто...
В спальне протестующе мяукнула Консуэла. 'Вышвырнуть на улицу серебряную шкатулку! Вышвырнуть, будто помои! Это великий грех! Вдруг какой-нибудь богач увидит, как она падает, схватит ее и умножит свое богатство'. Консуэла застонала при мысли о такой несправедливости и прокляла себя за дурость. Зачем было притворяться перед двумя леди, будто она не знает по-английски? Теперь не появишься перед ними, чтобы сказать всю правду: 'Я очень бедная и очень смирная крестьянка. Иногда даже поддаюсь искушению что-нибудь украсть'.
'Нет, не пойдет. К чему признаваться в воровстве? Наверно, даже хорошо притворяться, будто не говорю по-английски. Просто надо почаще попадаться на глаза и всем видом показывать, что бедна, скромна и честна. Тогда они могут сами подарить шкатулку'.
Консуэла посмотрелась в зеркало, висевшее над бюро. А как выглядеть честной? Оказывается, это совсем не просто.
Подхватив пылесос, она направилась в гостиную, уже строя планы, как распорядиться серебряной шкатулкой. Ее надо продать и на вырученные деньги купить билеты завтрашней лотереи. Во вторник утром ее выигрыш опубликуют в газетах. Тут она посоветует своему дружку пойти поцеловаться с козлом, покажет нос хозяину отеля и немедленно уедет в Голливуд, где превратится в блондинку и станет разгуливать среди киношных звезд.
Стараясь, чтобы ее испанский звучал как можно жалостней и скромнее, она сказала:
