– А, вот и ты, – громко и весело закричала Уильма. – Давай, давай, садись. Это парень из Сан- Франциско: знакомьтесь, Джо О'Доннел – Эми Келлог.
Эми подтвердила рекомендацию, слегка кивнув головой, и села.
– Значит, вы из Сан-Франциско, мистер О'Доннел?
– Точно. Только называйте меня Джо. Так все зовут.
– Мне почему-то казалось, что вы из Нью-Йорка.
О'Доннел засмеялся к небрежно спросил:
– Женская интуиция?
– Отчасти.
– Отчасти, может быть, из-за спортивной куртки? Я шил ее в Нью-Йорке у 'Братьев Брукс'.
'Братья Брукс', ври больше', – подумала Эми, но сказала:
– В самом деле? Как интересно.
– Давайте выпьем, – предложила Уильма. – Эми, дорогуша, ты выглядишь слишком трезвой. Ты трезва и взбешена. Ты постоянно бесишься. Только скрываешь это лучше, чем мы, остальные.
– Ах, перестань, Уильма. Я и не думаю беситься.
– Нет, бесишься. – Уильма повернулась к О'Доннелу и потеребила его рукав. – Хочется знать, с чего она взбесилась? Ведь хочется?
– Да все равно: и так, и так перебьюсь, – примирительно сказал О'Доннел.
– Наверняка хочется знать! Наверняка!
– Перебрали вы...
– Чуточку. Самую, самую, самую чуточку. Ну, решайте. Хотите знать, из-за чего она бесится?
– Ладно, выкладывайте, и кончим с этим.
– Она думает (Эми все время думает: отвратительная привычка), она думает, будто я покушаюсь на ее мужа и потому купила ему серебряную шкатулку.
О'Доннел усмехнулся:
– А на самом деле?
– Конечно нет, – решительно заявила Уильма. – Руперт мне как брат. Я вообще люблю покупать людям вещи. Иногда люблю, если чувствую себя доброй. А иногда бываю подавленной и жадной и тогда слепому не подарю минуты света.
– А сейчас? Вы как чувствуете себя, хорошей?
– Замечательной! Давайте куплю вам выпить. Или вы, может быть, предпочли бы серебряную шкатулку?
– Можно начать с выпивки.
– О'кей! Официант! Официант! Три teguilas[3] с лаймой.
– Послушай, Уильма, – сказала Эми. – Почему бы нам не пообедать?
– После, после. Я не голодна.
– Я голодна.
– Тогда иди, обедай.
– Нет, подожду тебя.
– Ладно. Жди. Ну, чего ты сидишь и бесишься? Постарайся развеселиться.
– Стараюсь, – мрачно сказала Эми. – Сильнее стараюсь, чем ты думаешь.
Улыбка О'Доннела становилась все более натянутой. Вечер складывался наперекор его планам – несколько даровых виски, милая беседа, может быть, небольшая сумма в долг. С одной женщиной он отлично умел поладить. Две женщины, да еще в скверных отношениях друг с другом, могут обременить. Хорошо бы спокойно и быстро отделаться от обеих, не оскорбив ничьих чувств.
Оскорбленные чувства могли вылиться в жалобу хозяину отеля, и тут приветливый коврик был бы выдернут из-под ног. Бар был его штаб-квартирой. Он никогда не вляпывался в неприятности Американские гости обычно радовались случаю поставить выпивку парню из Фриско, или Нью-Йорка, или из Чикаго, Анджелеса, или Милуоки, или Денвера. В некоторых выдаваемых за родину городах он бывал. О других читал или слыхал. В Сан-Франциско ему бывать не приходилось, но он видел множество снимков Моста Золотых Ворот, Рыбачей Пристани и канатной дороги. Этих сведений вполне хватало. Остальное он мог подделать, включая адрес, если его спрашивали о нем. Всегда называл один и тот же, Садовая улица, потому как в каждом городе есть своя Садовая улица.
– Садовая, одиннадцать, двадцать пять, – сказал он Эми. – Вы, верно, и не слыхивали об этой улице. Она в восточной части города. Или была. Теперь, может быть, весь район срыт и на его месте выстроены отели или универмаги. Что, канатная дорога еще работает?
– Кое-где, – сказала Эми.
– Одна мысль о ней вызывает ностальгию.
– Серьезно? – На минуту ей стало интересно, по какому месту он действительно скучает: по ферме в Миннесоте или по пустынному городишке в Аризоне. Она понимала, что этого не выяснишь. Она не станет
