относительно небольшое время, чтобы успеть на свидание, нет ничего удивительного в том, что иногда кто-то из нас опаздывал, а иногда и не приходил вовсе. Оказываясь в положении ожидающей, я полностью лишалась способности к осознанным действиям, укладывалась на кровать, свесив ноги, и думала о том, что мучительное, дикое желание превратилось во вбитый мне между ног острый кол и я останусь пригвожденной им к этому матрасу навсегда. Это было нестерпимое гнетущее чувство, оно мешало мне заниматься делами, звонить по телефону, встречаться с людьми и принимать — или не принимать — важные решения. Возможно ли жить нормальной жизнью до нашей следующей встречи, как будто ничего особенного не случилось? Острое желание превращало меня в беспомощную куклу с раздвинутыми ногами, повешенную на гвоздь в темноте и не способную двигаться самостоятельно. К счастью, этот — всегда латентно присутствующий, чутко дремлющий и готовый проснуться при малейшей возможности — паралич никогда не длится долго. Хочу я того или нет, но дверь моего рабочего кабинета обладает магической силой, и вне зависимости от количества жидкости, выделившейся у меня между ног (а также, шире, вне зависимости от любых случившихся со мной событий) я обладаю счастливой способностью с головой погрузиться в работу с такой же легкостью, как в пучины наслаждения.
Мне бы хотелось, чтобы читатель на мгновение представил себе, как маленький спутник, уверенно движущийся по положенной ему орбите и включенный в плотную сеть взаимодействующих сил, определяющих условия его движения, внезапно лишается этой опоры, сбивается с курса и оказывается вышвырнутым за пределы системы, частью которой он был еще мгновение назад. Примерно то же самое произошло со мной, и, не представься мне эта уникальная возможность поглядеть на мой мир глазами стороннего наблюдателя, мне в голову никогда бы не пришла мысль написать эту книгу, к тому же открывающуюся главой «Количество». Сход с орбиты произошел в два этапа. Все началось с того, что я все чаще стала сталкиваться с растущей неудовлетворенностью. Вместе с неудовлетворенностью росло и мое упрямое нежелание ее понимать или принимать. Возбуждение могло достигать высочайшего градуса интенсивности и сопровождалось признаками (холодные губы, мурашки — впрочем, я буду говорить об этом подробнее ниже), казавшимися мне верными предвестниками близости вершины всепоглощающего удовольствия. Однако все чаще и чаще вершина продолжала оставаться окутанной непроницаемой толщей облаков, и вместо раскинувшихся бескрайних просторов передо мной вновь и вновь вставала глухая стена. И тогда, в тот самый момент, когда мужчина вытаскивал из меня член, а я сдвигала ноги, во мне начинало расти неопределимое чувство, для истолкования которого я со свойственным мне упорством — заставляющим меня часами подбирать точное слово для описания того или иного объекта при написании критических статей — искала и не находила подходящих терминов. Как выразить это уникальное ощущение? С уверенностью можно было сказать, что я испытывала наполняющую все мое существо лютую ненависть к тому, чей член несколько секунд назад побывал у меня во влагалище, несмотря даже на то, что это чувство при этом существовало совершенно независимо от прочих испытываемых в его отношении эмоций. Ненависть заполняла меня как расплавленный металл — форму, и, возможно, именно этот образ привел меня к мысли о том, что такие чувства сродни скульптуре, а точнее — герметической игральной кости Тони Смита.[15] К счастью, подобно тягостной депрессии, охватывающей меня вследствие несостоявшегося рандеву и бесследно растворяющейся после непродолжительной поездки в метро или такси, моя ненависть не живет долго и, как правило, исчезает в водовороте унитаза вместе с содержимым мочевого пузыря. И я почти уверена, что решение рассказать об этом обо всем чистую правду пришло ко мне именно в тот самый момент, когда я проводила полотенцем между ног.
Длительность второго этапа я оцениваю в три, возможно, четыре года, в течение которых количество сексуальных контактов резко уменьшилось, а те, что все-таки имели место, в той или иной степени протекали по описанному мной выше сценарию. В результате я помню, что провела несколько летних недель в Париже в полном одиночестве, напряженно работая днем и страдая от жары и приступов классической тоски ночью. Именно тогда под кучей белья я обнаружила много лет назад подаренный мне фаллоимитатор, которым я ни разу не пользовалась. У него было две функции и две скорости. Конец был выполнен в виде кукольной головки, отмеченной звездочкой на лбу и увенчанной пучком волос, образовывающих ободок члена. Эта головка описывала более или менее широкие круги, в то время как торчащий примерно из середины цилиндра анимистический выступ с вибрирующим длинным языком предназначался для возбуждения клитора. В результате первого же употребления означенного объекта я кончила почти мгновенно, длинным, полновесным оргазмом, не прибегая к помощи эротических фантазий. Я была потрясена. Оказалось, что достижение оргазма — самой высшей пробы — зависит вовсе не от способности вновь и вновь нащупывать источник удовольствия, кроющийся в «первом разе», и от непрестанного возобновления этих «первых разов». Более того, не было никакой необходимости вызывать из небытия ряды посыльных и отвлекать со стройки рабочих. Нежась в уже описанной выше атмосфере одиночества, слегка разбавленной щепоткой горечи, я кончала и плакала, раздираемая острым ножом наслаждения. Моя всегдашняя тяга к множествам самым комичным образом контрастировала с тем, что принято называть «усладами одиночества». Однажды мне подумалось, что если в один прекрасный день я решусь «рассказать об этом, как оно есть», то книга будет называться «Сексуальная жизнь Катрин М.». Мне стало смешно.
Природа обделила меня красивыми и здоровыми зубами, но теперь этого никто никогда не заметит благодаря усилиям одного замечательного зубного врача, который не взял с меня за свои услуги ни франка. Однажды я, как обычно, направилась к нему на прием, и тогда он впервые провел меня не в хорошо знакомую приемную, меблированную в современном духе, а оставил ждать в комнате гораздо больших размеров, обставленной в классическом стиле. Я испытала очень странное чувство: словно, толкнув много раз виденную дверь, неожиданно оказалась в сказочной стране, во сне, на съемочной площадке среди декораций… Ждать пришлось недолго — мой доктор вихрем ворвался в комнату, накинулся на меня, обнажил мне грудь и ягодицы, приласкал и так же неожиданно исчез. Примерно через десять минут он появился снова, на этот раз в сопровождении молодой особы. Мы потрахались втроем. Много позже я сообразила, что он оборудовал два смежных кабинета и, соответственно, две приемные, что позволяло Жюльену — так звали этого необычного дантиста — сновать туда-сюда и работать с двумя пациентами одновременно. Если в одном из кабинетов находилась я или — я не возьму на себя смелость утверждать, что была единственной «специальной» пациенткой, — одна из его подруг, то он с проворством фокусника успевал засунуть ей, вынуть, заправиться, исчезнуть в соседнем кабинете и снова появиться готовым продолжать. Как правило, он кончал, не успев толком ввести член. Сей двойной кабинет Жюльен придумал и обустроил сам, работая по вечерам, после того, как уходил последний пациент. По выходным он участвовал в теннисных турнирах довольно высокого уровня. Иногда Жюльен назначал мне встречи днем в каком-нибудь отеле. Я осуществляла
2. ПРОСТРАНСТВО
