Аэрокондиционированный кошмар

бородавок, избавление от лишнего веса, изготовление супинаторов, подгонка корсетов, коррекция бюста, удаление мозолей, окраска волос, подбор очков, газирование содовой, излечение похмелья, избавление от головной боли, рассеивание газов и вспучивания, консультации по бизнесу, прокат автомобилей, делаем будущее известным, делаем войну понятной, повышаем октановое число, снижаем бутан, снимаем изжогу, очистка почек, возьмите недорогую автомойку, бросьте возбуждающие таблетки и примите снотворные, китайские травы очень полезны для вас, а жизнь без кока — колы не имеет смысла. Из окна машины все это напоминает стриптизерку, исполняющую пляску святого Витта, очень жестокий танец.

Ночь с Юпитером

Ладно, так куда же меня занесло? Ах да, после разговора с бродячим писателем я побрел по бульвару Кахуенга в сторону гор. Как раз в тот момент, когда за моей спиной автомобиль врезался в фонарный столб, я любовался звездами. Все погибли. «Независимо от этого», как говорится, я продолжал свой путь, и чем дольше я смотрел на звезды, тем яснее понимал, как мне повезло, что меня это происшествие ни капельки не коснулось. Ведь со мною уже так было однажды в Париже — залюбовался звездами и чуть не сломал себе шею. Присел на ступенях церкви, кажется, на Айвор-авеню, и погрузился в задумчивость. Стал вспоминать тот случай на улице Вилла-Сера, когда я был на волосок от гибели.

Время от времени, когда меня возносит на гребне эйфории, я убеждаюсь, что обладаю иммунитетом — против болезни, несчастных случаев, полного обнищания, даже против смерти. Однажды ночью я двигался домой после очаровательного вечера, проведенного с моим другом астрологом Мориканом. Как раз тогда, когда я сворачивал с улицы д'Орлеан на д'Алезиа, мне пришли в голову одновременно две мысли: 1) хорошо бы присесть где-нибудь с кружкой пива; 2) хорошо бы взглянуть в небо и выяснить, где находится Юпитер именно в эту минуту. А в эту минуту я проходил мимо кафе «Букет д'Алезиа»; находилось оно прямо напротив церкви, и до его закрытия еще оставалось кое-какое время. Я вполне резонно решил, что это именно то место, где я смогу посидеть на террасе и порадовать себя мирной кружкой пива. Церковь меня всегда восхищала розовым сиянием, исходившим от ее камней, а кроме того, с места, которое я выбрал, можно было наблюдать благорасположенный ко мне Юпитер. Именно Юпитер, меня никогда не интересовали ни Марс, ни Сатурн. Итак, я сидел там, вполне довольный и собой, и окружающей обстановкой, когда рядом со мной возникла пара, жившая со мной в одном доме. Обменялись рукопожатием, и они спросили, не буду ли я против, если они сядут за мой столик и мы вместе чего-нибудь выпьем. Я был в настолько блаженно-расслабленном состоянии, что, хотя мужчина, эмигрант из Италии, нагонял на меня смертельную тоску, воскликнул: «Ничего лучшего и придумать нельзя!» И тут же принялся объяснять им, как чудесно все вокруг. Итальянец взглянул на меня, словно решил, что я спятил, ведь мир-то весь прогнил, он это особенно чувствует, поскольку пишет об исторических событиях и процессах. Они пристали ко мне, спрашивая, по каким таким причинам мне кажется, что в мире все прекрасно, и, когда я ответил, что без всяких особенных причин, он уставился на меня как на человека, нанесшего ему личное оскорбление. Но я вроде бы и не заметил этого, а просто заказал второй эшелон выпивки. Не для того, чтобы напиться, ведь пиво — напиток безобидный, да, кроме того, я и так уж был пьян без вина. Мне хотелось, чтобы они выглядели чуть-чуть повеселее, как бы отвратительно ни выглядел мир. Выпил я, полагаю, три пива и предложил пойти домой. До улицы Вилла-Сера было рукой подать, и в этот короткий промежуток времени я окончательно превратился в лучезарного идиота. Такого идиота, что поведал им, что в теперешнем состоянии даже сам Создатель, захоти испортить мне настроение, ничего не мог бы со мной поделать. На столь возвышенной ноте я пожал им руки и начал подъем к себе на второй этаж.

Пока я раздевался, мне пришла в голову блестящая идея: вылезти на крышу и бросить последний взгляд на Юпитер. Стояла теплая ночь, и на мне не было ничего, кроме комнатных шлепанцев. Лезть на крышу надо было по вертикальной железной лестнице, идущей от балкона моей мастерской. Юпитера в ту ночь я набрался досыта и уже готов был отправляться на боковую. Электричество не горело, но лунный свет хорошо проникал сквозь стеклянные галереи балконов. Все еще пребывая в трансе, я подошел к лестнице, как-то бессознательно опустил ногу на верхнюю ступеньку, промахнулся и полетел вниз. Только успел порадоваться ощущению полета, как шлепнулся на пол. Постарался встать на ноги и, встряхнувшись, как птичка, попробовал ощутить себя. Ничего из костей я вроде бы не сломал, но в спине словно торчало множество острых ножей. Ощупал себя, вынул здоровенный кусок стекла, вонзившийся в спину, и поспешил отбросить его в сторону. Потом извлек другие стекляшки из ягодиц и лодыжек. И рассмеялся. Я радовался тому, что остался в живых и даже могу по-птичьи двигаться вприпрыжку. Пол был весь в крови, и под ногами похрустывало стекло.

Надо было позвать снизу итальянца. Пусть придет, осмотрит меня, забинтует раны и вообще окажет помощь. Я открыл дверь, а он уже поднимается по ступеням. Он услышал страшный треск и шел поинтересоваться, что тут у меня стряслось. Тем более что на днях, когда мы сидели за столом, с крыши свалился кролик, и прямо нам на стол. Но на этот раз он понимал, что тут что-то потяжелее кролика.

«Лучше бы позвонить доктору, — сказал он. — Вы весь в порезах и синяках».

Я сказал, что, пожалуй, обойдусь без доктора, просто понадобится вата и немного спирта — промыть порезы. А потом пойду спать, ничего серьезного не случилось.

«Не случилось, — повторил он. — Да вы весь в крови, как свинья резаная».

В отчаянии всплеснув руками, он побежал через холл к моему соседу и попросил его позвонить врачу. Ничего не вышло. Один врач сказал: «Везите его в больницу»; другой врач сказал: «Сейчас очень поздно, я уже спать лег, позвоните Такому-то».

«Да ну их к черту, всех этих французских докторов, — сказал я. — Найдите спирта и ваты, перевяжите порезы, и все будет в порядке».

В конце концов они нашли и спирт, и рулон абсорбирующей ваты; я встал в ванну, и они стали осторожно водить губкой.

«Ой, да из вас все еще кровь течет», — ахнул итальянец; он почему-то не переносил вида крови.

«Возьмите клейкую ленту и затампонируйте порезы ватой», — сказан я. А кровь все текла по моим ногам, и мне не нравилось, что ее так много.

Ну ладно, все они сделан и наилучшим образом и уложили меня на кровать. Коснувшись постели, я сразу же почувствовал, что весь изрезан. Пошевелиться было невозможно. Все-таки я сумел заснуть, спал, думаю, час или чуть побольше и вдруг проснулся от ощущения чего — то липкого под собой. Провел рукой по простыне — она была мокрой от крови. Тут уж я испугался, присел в кровати, зажег свет, откинул одеяло и пришел в ужас: лужа крови, и я в ней лежал. Боже праведный! Моя собственная кровь хлещет из меня, как из дырявой трубы. Это привело меня окончательно в чувство. Допрыгал до соседской двери, постучал и завопил: «Вставайте скорее! Я сейчас кровью весь изойду!»

По счастью, у парня была машина. Ничего на себя надеть я был не в состоянии. Я окоченел, дрожал, все у меня саднило, и я начал волноваться. Накинул на себя купальный халат, и поехали мы с соседом в Нейи, в Американский госпиталь. Рассвет только-только начинался, и все, вероятно, еще спали. Казалось, прошли часы, пока к нам снизошел интерн и удостоил своим вниманием мои раны.

Пока он их зашивал, щупал мои кости и связки, у нас завязался довольно любопытный разговор о сюрреализме. Мальчик был из Джорджии и, конечно, ничего не слышал об этой штуковине, пока не приехал в Париж, и теперь хотел знать о ней все. Да, довольно трудно объяснять принципы сюрреализма и в обычных условиях, а тут, когда ты потерял ведро крови, когда тебе вкололи противостолбнячную сыворотку и один пытается наложить тебе швы где-то в районе прямой кишки, а другой смотрит на тебя и удивляется, почему ты не орешь от боли и не падаешь в обморок, почти невозможно проявить свой педагогический дар. Попробовал я сформулировать несколько сюрреалистических постулатов, но сразу увидел, что для юного доктора они пустой звук, сомкнул веки и продремал до тех пор, пока медицина не закончила свою работу.

Но с сюрреализмом пришлось снова встретиться, когда мы двинулись в обратный путь. Мой молодой доброжелатель, который был швейцарцем, и очень нервным швейцарцем, внезапно почувствовал, что ему пора завтракать. Он пожелал отвезти меня в какое-то кафе на Елисейских полях, где подавали великолепные круассаны, отличный кофе и можно было выпить капельку коньяку.