– Торни! Не будь таким злюкой.
– Извини… Но что здесь нового? Автодрама уже давно завоевала телевидение.
– Я знаю, но это же совершенно другое. Дети будут на седьмом небе. Но этому еще надо сделать рекламу, прежде чем ставить на поток.
– Прости, но тебе следовало бы знать меня получше. Она пожала плечами, устало вздохнула и закрыла глаза.
– Да, верно. Ты – исполнитель характерных ролей, идеалист, жупел для любого театрального директора. Ты не можешь играть роль, не живя ею, и не можешь ею жить, не веря в нее. Продолжай в том же духе и скоро умрешь с голоду. – Она сказала это со злостью, но он почувствовал, что за этим крылось невольное восхищение.
– Ничего, как-нибудь выживу, – сказал он и добавил про себя: «После вечернего представления».
– Я ничем не могу помочь?
– Можешь. Дай мне роль. Я мог бы заменять вышедший из строя манекен.
– Ты знаешь, я бы доверила тебе это, – сказала она после недолгого молчания.
– А почему бы нет. – Он пожал плечами. Она в раздумье посмотрела на свои колени.
– Хм, это выглядело бы классно. Настоящий актер, инкогнито выступающий в автодраме.
– Так уже делают в некоторых комедиях.
– Да, но зрители знают об этом, и контраст придает спектаклю особый колорит. Если куклы находятся на сцене вместе с людьми, они выглядят слишком гибкими, слишком ловкими, словом, какими-то гуттаперчевыми. Без людей это так не бросается в глаза.
– А если зритель не предупрежден…
– Мне интересно, догадались бы они или нет. Конечно, какое-то различие они бы отметили, – улыбнулась Жадэ.
– Они бы решили, что это интерпретация «маэстро».
– Возможно, – согласилась она. – С условием, что человек, играющий с ними на сцене будет осторожен и сумеет приноровиться к токоносителям.
– И если б этим можно было провести критиков, – кисло усмехнулся он.
– Какой-нибудь осел назвал бы это «вопиюще нереалистичной интерпретацией» или «явно бьющим в глаза автоматизмом», могу поспорить. – Она посмотрела на свои туфли. – Но бессмысленно делать что-либо подобное, – продолжала она изменившимся голосом. – «Маэстро» способен обеспечить лучшую постановку, чем любой режиссер.
Эти ее слова отозвались такой болью в душе Торнье, что он даже застонал. Она глянула на него и рассмеялась.
– Не страдай так, Торни. Автодрама держит публику на том уровне, на котором она сама хочет быть.
– Но…
– Точно так же, – продолжала она, – как это делало большинство прежних театров.
– Но…
– Не смотри на меня такими страшными глазами, Торни. Это никакое не издевательство. Я не имела в виду истинный театр. Если тебе нужен такой, поезжай в Европу. – Она встала. – Единственное, что противно в автодраме, так это то, что она прочно настроена на уровень восприятия слабоумных, но в дешевом шоу- бизнесе сроду по-другому не бывало. Это приходится принимать, даже если не нравится. – Она улыбнулась и погладила его по щеке, – Жаль, что я тебя расстроила. Чао, Торни. Всего хорошего.
Он перебирал в кармане холостые патроны и смотрел в пустоту. Неужели все они напрочь потеряли гордость? И Жадэ тоже продала свои принципы, да еще и по дешевке. А он всегда был уверен, что она против своей воли была вынуждена пойти на компромисс, чтобы не умереть с голоду. А она, оказывается, всерьез полагает, будто «маэстро» постановка удается лучше, чем человеку…
Нет. Она говорила все это лишь затем, чтобы упростить положение вещей, чтобы оправдать то, что она делает. Он вздохнул, закрыл дверь и достал из шкафа старый сценарий. Руки у него дрожали.
Когда он вышел из комнаты, он уже не был домашним рабом Д'Уччии, шутом и мальчиком для битья. Он был Райеном Торнье, звездой, героем многочисленных театральных триумфов, превозносимым критикой и любимым публикой, уверенным в блестящем будущем. Закрыв за собой дверь склада реквизита, он легким шагом пошел по опустевшему коридору. В руке он нес щетку, одет был в грязный комбинезон, но ведь это уже был лишь маскарад.
Манекен Пелтье уродливой кучей лежал на сцене. Техники и постановщики возбужденно спорили, обступив куклу. Райен Торнье прислушивался к разговору с равнодушным выражением лица.
– Я не знаю…
– Нет, пока нельзя сказать…
– Вышел на сцену, шатаясь и хихикая, словно пьяный, пытался удержаться за стол и упал лицом вниз…
– Я сначала подумал, что перепутали пленку, но Рик проверил. Это действительно пленка Пелтье.
Торнье всмотрелся в зрительный зал. Жадэ, Фириа и другие, взволнованно жестикулируя, стояли в центральном проходе перед оркестровой ямой. Все говорили, перебивая друг друга. Никто не обратил на него внимания, когда он вышел на сцену и остановился возле лежащей куклы, засунув руки в карманы комбинезона и мрачно наморщив лоб. Он слегка тронул куклу ногой. Краем глаза он увидел, что Жадэ взглянула на сцену и замолчала на половине фразы.
