– Да, – возразил Филд. – Сядь, пока не упал и не разбил свою глупую физиономию.
Гриффин опустился обратно на стул.
– Если ты хочешь подраться, Филд, это можно устроить.
– В данный момент ты не справишься и с немощной старухой. Пей свой кофе, и мы подыщем место, где ты сможешь поспать.
Боль, усталость – все с новой силой обрушилось на Гриффина, вызвав состояние, чрезвычайно напоминающее опьянение.
– Помнишь, когда мы в последний раз дрались, Филд? Мы были мальчишками и катались в большой грязной луже перед церковью твоего отца. Оба наших родителя просто стояли рядом, ожидая, пока это кончится. Потом они оттащили нас в лес и там выпороли.
Филд закатил глаза, но уголок его губ дрогнул в усмешке.
– Я бы побил тебя, если бы ты не плеснул мне в лицо грязной водой.
– Ерунда! – парировал Гриффин. – Я с самого начала взял верх.
– Кстати, а из-за чего мы дрались? Гриффин пожал плечами:
– Кто знает?
Филд не смог удержаться от смеха.
– Пей кофе,– велел он. Гриффин молча подчинился.
Следующим утром он проснулся поздно; солнце светило прямо в лицо, и это заставило Гриффина открыть глаза. В первый момент он растерялся, но, взглянув на свою разорванную, почерневшую от дыма одежду, вспомнил все – пожар, словесную пикировку с Филдом, Рэйчел.
Он сел на кушетке Джона и заслонил рукой глаза от яркого света и мучительной обыденности самой обстановки кабинета. Голова у него болела, в горле саднило, волнами накатывала тошнота.
Словно по какому-то дьявольскому волшебству, перед ним появилась Афина, свежая и оживленная в пестром льняном платье.
– Доброе утро, Гриффин, – пропела она. Гриффин вскочил на ноги.
– Иди к черту,– рявкнул он, и его едва не вывернуло наизнанку.
Афина явно не намеревалась куда-либо идти.
– Рэйчел уже лучше,– сообщила она.– Она разговаривает с этой особой, с Фон, и все помнит. Абсолютно все. Догадайся, кого она хочет видеть, Гриффин?
Гриффин ничего не ответил, и Афина продолжала, наслаждаясь своим торжеством:
– Джонаса. Единственный человек, которого она хочет видеть, помимо этой индианки и моей мамы, – это Джонас. Она определенно не хочет видеть тебя, Гриффин Флетчер.
Гриффин побрел, пошатываясь, к ночному столику, где какая-то заботливая душа оставила полотенце и таз с теплой водой. Он умылся, вытер лицо и руки и только после этого ответил:
– Я полагаю, мне следует за это благодарить тебя? Афина улыбнулась, как шаловливый ребенок:
– Да, точно.
Гриффин повесил на шею грязное полотенце.
– Почему?
Она подняла голову, и ее синие глаза сверкнули.
– Потому что я люблю тебя.
Ирония этой ситуации вызвала у Гриффина еще большую тошноту.
– Потому что ты любишь меня,– повторил он хриплым, бешеным шепотом. – Ты больна, Афина. А что касается твоей любви, так это честь, без которой я вполне могу обойтись.
– Я имею право бороться за то, чего – или кого – я хочу!
Гриффин медленно, отрицательно покачал головой:
– Я бы не пожелал твоей любви даже Джонасу, Афина. Твоя так называемая любовь способна только убивать и разрушать.
Афина вздрогнула:
– О, Гриффин, не говори так...
– Я еще не закончил,– прорычал он, между тем, как в комнату вошел Джон О'Рили.– Если ты настроила Рэйчел против меня, Афина, я убью тебя собственными руками!
– Господи Боже! – воскликнул старик, когда его дочь круто повернулась и, почти в истерике, бросилась прочь из комнаты.– Гриффин, ты что, с ума сошел?
В безумной ярости Гриффин промчался мимо Джона:
– Я сделаю то, что сказал!
– Гриффин! – прогремел Джон с порога кабинета.
Но Гриффин не остановился, не оглянулся. На середине лестницы перед ним возник непроницаемый Филд Холлистер:
