Накануне не знаю чего

больно…»

Уже и не больно. Легко и светло.
Что цвесть собиралось, уже расцвело,
Что в туче копилось, уже пролилось,
Что сбыться хотело, как будто сбылось.
И с лёгкой душою живу и дышу,
И день этот долгий прожить не спешу.

«Я проснулась рано, в пять…»

Я проснулась рано, в пять.
Поглядела – дождь опять.
Дождик серенький, негромкий.
Нахожусь на самой кромке
Яви призрачной пока.
Под щекой моя рука.
По окошку дождь стекает.
Это время истекает.
Затуманилось стекло.
Это время истекло.

«А день меня не узнаёт…»

А день меня не узнаёт.
Звенит, меня в упор не видя.
Но я, ей- богу, не в обиде.
Спасибо, что дышать даёт.

Я есть, и вроде нет меня.
Церквушки золотится купол.
С него скользнув, меня нащупал
Горячий луч средь бела дня.

«И вчера я здесь была…»

И вчера я здесь была,
И тропа меня вела,
Тень моя перемещалась.
Я ходила и прощалась
С мигом сладостным, земным,
Ускользающим, как дым.
От забвенья защищала,
Долго помнить обещала.

«Я простыми, простыми словами…»

Я простыми, простыми словами
Целый день говорю с деревами.
С деревами, цветами, травой.
Чтобы вышла беседа живой,
Отвечайте, шуршите, скрипите,
Не теряйте, пожалуйста, нити,
Убедите в течение дня,
Что не можете жить без меня.

«День умирал, благословляя…»

День умирал, благословляя
Нас дальше жить и умоляя
Не забывать, чем был для нас
День долгий, прежде чем погас.

День умирал за лесом, полем,
За старой крышей, крытой толем,
Держась за мир лучом одним,
Прося светло проститься с ним.

«Я покоя хочу…»

Я покоя хочу. Мне покой обещали.
Мне поэт говорил – есть на свете покой.
Нас так долго мурыжили, столько стращали,
И зачем новый день мне – безумный такой?
Он несёт лишь раздрай. Лишь раздрай и тревогу:
Тот на воздух взлетел, этот сгинул в огне.
«Как живёшь?» – говорят. Говорю: «Понемногу.
Жду покоя и воли, обещанных мне».

«Сырой пейзаж…»

Сырой пейзаж. Сырые краски,
И солнца осторожны ласки,
И свод небесный не просох,
И ни этапов, ни эпох,
А лишь преддверье и кануны.
И тень робка, и краски юны,
И мастер, что картиной жил,
Ещё кистей не отложил.

«Ни налево не ходи…»

Ни налево не ходи,
Ни направо и ни прямо.
Крен опасный, морок, яма,
Смертный ужас впереди.
И судьба готовит плеть,
Чтоб стегать кого придётся.
И одно лишь остаётся —
Приподняться и взлететь.

«Ах, земля, кольцо-колечко…»

Ах, земля, кольцо-колечко,
Не калечь ты человечка,
Пожалей, побереги,
У него кругом враги:
Наводнения, торнадо,
Хвори разные. Не надо
Гнать беднягу здесь и там.
Он себя погубит сам.

«Мир наивен, как стишок…»

Мир наивен, как стишок
Про жука и лопушок,
Как «Весёлые картинки»,
Как мальчишечьи ботинки,
Как рассказы в букваре,
Как качели во дворе.
Но едва шутить с ним станешь,
Так ударит, что не встанешь.

«Как это всё перевести…»

Как это всё перевести
С молчанья на язык привычный?
Как луг цветочный, земляничный
Заставить в слове расцвести?
Как море шелковистых трав
Обычным словом обозначить?
И как заставить даль маячить,
Строку внезапно оборвав?

«Так осенью пахнет…»

Так осенью пахнет, и тучи так низко,
И даль так туманна, и слёзы так близко.
Кого мне окликнуть? Куда мне податься?
О чём говорить, чтобы не разрыдаться?

«Кусочек синевы в окне…»

Кусочек синевы в окне.
Кусочек вечности во мне.
В моём саду кусочек рая.
И всё это живёт, играя,
Переливаясь и светясь,
Друг с другом не теряя связь.

Читая мемуары Марка Талова[1]

1

Наверно, хорошо скитаться,
Случайной корочкой питаться,
С друзьями пить аперитив,
Когда ты молод и ретив,
Когда, ночуя без копейки
В парижском парке на скамейке,
Бездомный, нищий, молодой,
Ты спишь под яркою звездой.

2. Модильяни

Художник, пьяница, драчун,
Ты гениален, беден, юн.
Живёшь, буяня, дебоширя,
И если что-то любишь в мире,
То это краски и мольберт.
Мир, как маршан, жестокосерд.
Пойди, сложи свои полотна
У райских врат, закрытых плотно, —
Едва ли ты получишь мзду.
И всё же верь в свою звезду.
Едва отдашь ты душу Богу,
Твоя звезда найдёт дорогу.

«Остаётся лишь самая малость…»

Остаётся лишь самая малость:
К близким душам и нежность, и жалость.
Дни проходят в заботах о них —
О любимых моих, дорогих.
Пусть земля терпеливо их держит,
Пусть им свет нетускнеющий брезжит.
Пусть они до скончания дней
Будут живы молитвой моей.

«А взглянув, я обомлела…»

А взглянув, я обомлела.
Слева небо так алело,
Слева так горел закат,
Что сияли луг и сад,
Даже жизнь моя сияла.
Поражённая стояла,
Глядя – козырьком ладонь —
На бушующий огонь.

«Вы меня слышите там, вдалеке?..»

Вы меня слышите там, вдалеке?
Видите, к вам я иду налегке.
Видите, к вам я всё ближе и ближе.
Пёс мой покойный мне руки оближет.
Он не навеки – земной этот кров.
Встретимся с вами без слёз и без слов.
Все мы, с земного сошедшие круга,
Просто затихнем в объятьях друг друга.

«Хоть всё погаси…»

Хоть всё погаси, что-то вспыхнет, ей-богу.
И лист золотой упадёт на дорогу,
И что-то вдали будет брезжить и мреть,
Заставит идти и не даст умереть.
Хоть всё погаси, будет тьма выносима,
Поскольку живая душа негасима.

«Жизнь идёт, и ты не вечен…»

Жизнь идёт, и ты не вечен.
И утешить вроде нечем.
Да и надо ль утешать —
Чувства острого лишать,
Что на свете всё предельно,
Потому что жизнь смертельна.

«А я всё жду подарка…»

А я всё жду подарка,
Всё вешаю чулок.
Ничтожнее огарка
Остатней жизни срок.

И это ль не умора —
До самой сей поры
Надеяться, что скоро
Появятся дары.

«И чтобы пенье не кончалось…»

Юле Покровской

И чтобы пенье не кончалось,
Чтоб петь всё время