ночной горшок). Вряд ли они, будучи брезгливыми от природы, захотят с утра пораньше видеть унитаз с несмытым ночным содержимым.
Две невзрачные двери на втором этаже вели в две невзрачные спальни. Свет на лестничную площадку проходил через окно, в котором виднелись верхушки склонившихся над дорогой деревьев. Смахнув с подоконника крыло бабочки, Клем прислонился к оконной раме как раз в тот момент, когда Лора и Клэр поворачивали с дороги на ведущую к дому тропинку. Он забарабанил по стеклу, но они еще были далеко и не слышали. Как неуверенно они двигались! Лора тяжело опиралась на алюминиевую палку; Клэр в темных очках (эти очки начинали действовать ему на нервы), ухватившись за свободную руку старушки, ступала, словно ее вели по краешку пропасти.
Он встретил их у открытой двери.
— Что, работники, чаю не хотите? — спросила Лора.
В перекинутой через плечо авоське она несла термос и несколько чашек.
Клем провел их по дому. Принеся из столовой стулья, он расставил их полукругом у куста жимолости. От прогулки Лору бросило в пот. Она обмахивалась рукой и отлепляла, ухватив пальцами, прилипшее к телу желтое ситцевое платье. На ногах у нее были плетеные кожаные сандалии, из тех, какие носят в детских книжках хорошие мальчики; щиколотки опухли, и на них появились ямки. На секунду Клему представилось, как трудится ее старое сердце, затем он вытащил из авоськи термос и разлил чай. Еще там было печенье — упаковка шоколадного, «Бурбон» и «Гарибальди». Клэр прихлебывала чай, обняв кружку так, словно они сидели где-нибудь в Норфолке на осеннем пляже. Она вымыла волосы, и по дороге они почти высохли. Нужно было их только причесать и, наверное, подпитать чем-нибудь — ополаскивателем каким-нибудь, кремом, питательным маслом. Интересно, согласится она пойти в парикмахерскую, если он ей предложит? Как она может поправиться, если каждый раз, взглянув в зеркало, будет видеть запущенную женщину с неухоженной кожей и волосами? Лучше сделать короткую стрижку, чем ходить с такой прической. Лора наверняка знает какое-либо место поблизости, какую-нибудь женщину поприветливей. И ногти — то, что от них осталось, — они ей могут привести в порядок. Клема беспокоило, что вдали от «Итаки», от больничной обстановки и компании сходным образом страдающих пациентов она выглядела в большей, а не в меньшей степени больной.
— Помните, — сказала Лора, поправляя широкую лямку розового бюстгальтера, — как вы детьми ночевали в саду? Рон приносил вам по утрам лимонный чай и бананы.
— Мы в саду ночевали?
— Все четверо, на лужайке, у корта. Клэр, конечно, была за старшую. У всех остальных умишка еще немного было. Могли бы и палатку спалить ненароком.
— Я очень смутно помню, — сказал Клем.
Он пытался представить, как дядя Рон идет по лужайке с подносом бананов и чайником — уж это-то он должен был запомнить? — но в его памяти на лужайке никого не было.
— Вы курили сигарету дяди Рона, — прошептала Клэр, — ты с Фрэнки.
— Я об этом и не знала — удивилась Лора, — Надеюсь, ты, голубушка, их остановила.
— А Фрэнки все еще курит? — спросил Клем.
— Мне кажется, она только за этим и из кровати утром вылезает, — сказала Лора.
— Жить не может без сигарет, значит?
— Единственное, чем она упорно занимается.
— А теперь еще и Рэй.
— Я стараюсь найти в нем хорошие качества, в этом Рэе, — сказала Лора. — В воскресенье вы их обоих увидите.
— А свадьба?
— Двадцать четвертого сентября. Хотя не представляю, как это удастся, — приглашения до сих пор еще не разослали. В церкви пусто будет.
— Мы-то уж точно будем, — взглянув на Клэр, сказал Клем.
— И отец ваш, надеюсь, — кивнула Лора. — Может, позвонишь ему сегодня вечером?
— Позвоню.
— Телефоны-то у них там есть, я надеюсь?
— Есть один.
— А на выходные их отпускают?
— Не уверен.
— Но на свадьбу-то должны?
— Наверное.
— Надеюсь, что на свадьбу можно, — с гримасой сказала Лора. — Свадьбы не каждый день бывают.
Они допили чай и выплеснули остатки заварки в траву. Опираясь на палку и раскачавшись, Лора поднялась на ноги. Договорились встретиться за ужином. В семь часов годится? Хорошо поужинаем, пообещала она Клему и Клэр, выпьем бутылочку, поболтаем. Кеннет подхватил авоську с термосом и чашками. Пожав двоюродному брату руку, Клем поблагодарил его за помощь. Проводив их до двери, он смотрел, как они уходят по тропинке, потом, глубоко вздохнув, вернулся в сад.
— Хочешь экскурсию? — спросил он.
Последовала пауза секунды на три, потом она пошла за ним в дом.
— Гостиная, — сказал он, неожиданно замечая убогий вид комнаты.
Она смотрела на ковер, на черный проем камина. Он показал ей кухню — маленькую продолговатую пристройку в задней части дома.
— Конфорки точно работают, — сказал он, — Духовку я бы не стал пока пробовать.
На втором этаже они прошли из маленькой спальни в большую, потом опять в маленькую, где стены были оклеены выцветшими обоями с белокурыми мальчиками, направляющими сквозь голубые облака маленькие аэропланы. Кроме кроватей в спальнях стояли выкрашенные белой краской сосновые тумбочки.
— Тебе эта больше нравится? — спросил он.
Клэр подошла к широко открытому окну. Из него открывался вид на сад, дальше — на поля, полоску леса, бурые после продолжительной засухи холмы Мендип-хилл.
— В «Итаке» была одна женщина, — сказала она, — Мэри Рэнделл.
Клем ждал продолжения рассказа. Когда его не последовало, он спросил, дружили ли они с этой женщиной.
— Она сбежала, — сказала Клэр. — Пыталась уплыть в Данию.
— Что?
— Я слышала, как толстая повариха об этом говорила. Это у них было такое специальное выражение.
— Про тех, кто сбежал?
— Про тех, кто утопился.
— Ох, Клэр…
— Когда я открывала окно ветреной ночью, слышно было, как шумит море.
— Ну, здесь-то ты его не услышишь.
— Трава похожа на море.
— Но это не море.
— Ты не понимаешь, — поворачиваясь к нему, сказала она.
— Не понимаю?
— Я люблю море. И Мэри тоже любила.
— Клэр?
— Что?
— Ты комнату выбрала?
— Пусть свет остается гореть на ночь. И на лестнице тоже. И в ванной.
— Хорошо, везде останется.
— Какой кошмар.
