Утраченная невинность

омерзительное снадобье Никса прожгло дыру в заполнявшем голову тумане.

— Скажи, что я сплю, — прошептал он. — Скажи, что я этого не делал.

Гар поставил чашку на пол.

— Хотел бы, но не могу.

Эшер готов был разрыдаться.

— Как больно…

— Знаю.

Да, он знал, и что с того? Это ему должно быть больно, это он доранец. Заклинатель Погоды. А я простой олк, мне должно быть больно, когда ударюсь ногой об пень, а не от занятий магией!

— Гар, это неправильно. Такое не должно было случиться. Все-таки, наверно, мы спим.

— Прости, но это не сон. — Гар покачал головой и скривился. — Скорее, кошмар.

— Но… — Эшер постарался выпрямить спину и оторваться от стены. — Да поможет мне Барла… Что же мне теперь делать?

— Теперь? — Гар поднялся с колен и бесстрастно посмотрел на него сверху вниз. — Теперь ты устроишь снегопад над Глубокими лощинами и заморозишь реку Тей.

От этих слов у Эшера перехватило дыхание, как от удара в живот.

— Я не смогу.

— Ты должен.

— Я не смогу, у меня…

— Если не сможешь, то у людей появятся вопросы. Я этого допустить не могу, Эшер. Мне необходимо выиграть время.

Раньше Эшер не предполагал, что сильный страх может вызывать физическое недомогание. Рот заполнился кисло-сладкой слюной, в животе забурлило. Гар сердито смотрел на него.

— Я не виноват, — сказал Эшер. — Я об этом не просил.

— А я и не говорил, что ты просил. Просто… закончи то, что начал, Эшер.

— И на этом все?

Гар кивнул.

— И на этом все.

Тело еще содрогалось от боли, но Эшер, опираясь о стену, поднялся на ноги и сделал то, что требовалось. Он вызвал снег и заморозил реку, а когда закончил с этим, упал на пол, как бесформенный окровавленный мешок, набитый костями.

Издалека слышался голос Тара:

— Прости. Прости. Спасибо.

Даже если бы речь шла о жизни и смерти, он все равно не смог бы открыть глаза. Но и вслепую Эшер ощущал проникающее сквозь прозрачный потолок Палаты теплое золотистое сияние Стены Барлы, от которого его почему-то едва не стошнило.

— Уходи.

Гар ушел. Оставшись один, Эшер наконец разрыдался.

— Спаси меня, Барла… Кто я? Что я такое? И почему это случилось именно со мной?

* * *

— Проклятие! — не сдержался лекарь Никс. — А так хорошо все шло!

Стоявшая рядом с ним молоденькая Керрил громко охнула — Дурм извернулся и изо всех сил ударил себя кулаком по лбу. От удара почти зажившая рана открылась. Кровь обагрила кулак и лицо Дурма, залила простыни.

— Ну, хватит, хватит, Дурм, успокойся, — приговаривал Никс, придавливая плечи Главного мага к подушкам. — Керрил, быстро настойку эбонарда, пока он себе снова кости не переломал!

На секунду замешкавшись, Керрил выскочила из палаты. В дверях толпились дежурные лекари — те самые, что подняли тревогу и, вопя, прибежали к Никсу, как только у Главного мага начались конвульсии.

Вернувшись, Керрил наложила на нос и рот Дурма тряпку, смоченную настойкой эбонарда; успокоительное сразу возымело эффект, зрачки начали реагировать на свет.

— Молодец, — похвалил помощницу Никс. — Теперь эбонард в таблетках, и побыстрее. Сама с этим справишься. Используй лопаточку, а то останешься без пальцев.

Керрил была превосходной ученицей. Она ловко вставила деревянную палочку между зубами и засунула под язык темно-зеленую пилюлю. Вместе они дожидались, пока снотворное подействует. Никс посмотрел на столпившихся в дверном проеме лекарей.

— Что ж, здесь вам делать больше нечего. Идите занимайтесь больными.

Они молча удалились, на ходу обмениваясь многозначительными взглядами. Даже на лице верной Керрил читалось сомнение.

— Ступай, — сказал ей Никс. — Я посижу, пока не удостоверюсь, что он уснул.

Она кивнула и вышла из палаты, а Никс сидел, положив пальцы на пульс Дурма, слушал неровное биение его сердца и горько кривил губы в предчувствии неминуемого поражения. Он не мог больше обманывать ни себя, ни других; этот припадок лишил его последней слабой надежды.

Дурм умирал. Теперь вопрос был лишь во времени; слабеющая воля Главного мага еще боролась.

— Прости, — выдохнул Никс и пожал дряблое запястье Дурма. — Я пытался. Поверь, я пытался.

* * *

Свобода так близко, так близко… Морг чувствует, что снотворное пропитывает его тюрьму из крови и костей и громко кричит от гнева и отчаяния. Погодная магия Барлы обжигает его, как пожар. Значит, калека все еще владеет своей противоестественной силой… но как такое может быть? Он ведь все рассчитал. Данная убогому магия должна была истощиться. Что же не так?

Погруженный в мир теней, Дурм, как петух с навозной кучи, кричит о своей победе. Морг рычит на него, обнажив все свои ужасные клыки, и Дурм благоразумно захлопывает клюв и съеживается.

Морг удовлетворен и собирает для победы все силы и волю. Он должен покинуть это узилище умирающей плоти. Он должен понять, почему магия калеки все еще действует. Он должен положить конец своему изгнанию.

Выпустите! Выпустите! Выпустите меня!

* * *

Мэтт почувствовал — что-то изменилось. Над миром как будто пронеслась ревущая огненная волна. Ее неукротимая ярость разогнала дрему, развеяла сны, и Мэтт резко сел в своей постели. Сердце стучало, как молот; он зажег свечу, стоявшую возле кровати, и обвел взглядом свою маленькую спальню.

Все выглядело, как прежде.

На лице выступил пот; он ел глаза, стекал по щетине щек. Вытянув из-под себя простыню, Мэтт вытер лицо и подождал, пока сердце немного успокоится.

Может, это Эшер? Вдруг с ним что-нибудь случилось? Мэтт не знал. Он не обладал даром видения и впервые в жизни пожалел об этом.

В минуты тревоги и нехороших предчувствий он всегда искал спасения возле своих лошадей и поэтому сейчас решил сходить на конюшню. Возле каждого стойла горел закрытый фонарь, и на стенах лежали тени. В небе над головой холодно сверкали звезды; Стена, как всегда, испускала ровное золотистое свечение. Он осторожно пересек двор, почти неслышно двигаясь в своих шлепанцах и зорко высматривая, куда поставить ногу. Его парни свое дело знали и вскочили бы по первому сигналу тревоги, услышав хруст гравия под неосторожной ногой.

Позабытый хозяином бедняга Баллодэр очнулся, высунул морду поверх дверцы своего стойла. Мэтт погладил своего любимца и пообещал попросить короля почаще выезжать на нем или же отослать на время в деревню, где конь сможет бегать, сколько ему угодно.

Мысли и вопросы кружились в голове Мэтта, как потревоженные грачи. Только что случилось нечто