— Я больше не хочу жить с родителями!

— Тебе ведь осталось всего несколько месяцев до окончания школы!

— Аттестат получать не собираюсь.

— Потом будешь жалеть.

— Точно знаю лишь одно: домой не вернусь.

Триш вздохнула и уставилась на журнальный столик. Там лежала большая книга с черно-белой фотографией горы на обложке. От пейзажа веяло холодом и унынием. На темно-серой стене гостиной — картина, горы в пустыне. На переднем плане — кактусы, на заднем — золотисто-песочные горы в полосках пастельной дымки. Интересно, что в них так нравится Триш?

— Похоже, твоя мама очень расстроена, — заметила тетя.

— Неужели?

В моем голосе звенел лед, и Триш это наверняка почувствовала.

— Слушай, лично я не против, живи м-м-м… в комнате Кэт, сколько пожелаешь. Сама знаешь, ты моя любимая племянница. Однако сегодня вечером состоится разговор с твоими родителями, и, боюсь, весьма неприятный.

К сердцу поползли ледяные щупальца страха.

— Они едут сюда?

— Через пару часов должны быть в Нью-Йорке.

Итак, меня загнали в ловушку… Может, сбежать отсюда, пока не поздно? Вот только куда?

— Кто такая Кэт? — поинтересовалась я.

Тетя Триш достала из нагрудного кармана сигарету и закурила.

— Моя компаньонка, — затянувшись, объявила она.

— Я думала, ты живешь одна.

— Кэт поселилась здесь всего пару месяцев назад. Есть хочешь?

Я покачала головой. Во рту с утра не было ни маковой росинки, но живот как загерметизировали. Она едет сюда. Сьюки едет сюда. Нельзя забывать о своей злобе. Ни в коем случае! Малейшее послабление — проснется чувство вины, и я окажусь сначала в ее объятиях, затем дома, и до двадцати придется сосать молоко из бутылочки.

Вот раздался звонок домофона. Искаженный переговорным устройством, скрипучий голос отца звучал совершенно неразборчиво. Надеюсь, родители не заблудятся в лабиринте лестниц и коридоров!

Тетя Триш вышла на площадку и стала смотреть вниз, чтобы они не пропустили квартиру. Сьюки выглядела измученной, волосы безжизненными прядями висели вокруг бледного лица. Она часто-часто моргала и безостановочно улыбалась. Затем протянула было руки ко мне, но они так и застыли в воздухе. Дес даже куртку снял, опустился в тетино «крылатое» кресло и тяжело вздохнул. Мы со Сьюки расположились на противоположных концах дивана. Триш с сигаретой в руках стояла у стола, чуть подавшись вперед, как обычно готовая к мощному спринту. Вряд ли она оставит меня здесь против воли старшего брата. Ведь тетя казалась такой мягкой и застенчивой… К тому же взрослые всегда поддерживают друг друга, хотя Триш выделялась из общей массы. Она редко появлялась на семейных праздниках, приезжала одна, одна часами просиживала на нашем крыльце и курила. Триш изредка звонила, присылала открытки с подарками, но никаких попыток сблизиться не делала.

— Пиппа, пора ехать домой, — спокойно объявил папа.

— Нет, я останусь с тетей Триш.

Мрачно посмотрев на сестру, Дес снова повернулся ко мне:

— После того, что ты натворила, нельзя просто взять и сбежать. Пиппа, нельзя так себя вести.

— Я и не сбегаю. Только с меня хватит!

— Что значит «с меня хватит»?

— Не хочу жить… с вами… — Скользнув взглядом по Сьюки, я тут же потупилась.

— Это я виновата! — воскликнула мама. Голос звучал резко, даже язвительно.

— Виновата в чем?

— Что ты так себя вела. Что того человека уволили… Его жена… она совершенно уничтожена, растоптана!

— Я не говорю, что ты виновата. Ты ни в чем не виновата, ясно? Я просто больше не хочу жить дома. Не могу к вам вернуться, и точка. Если увезете силой, все равно уеду! С меня хватит, неужели непонятно?

Распухшие глаза Сьюки наполнились слезами, еще немного — и польется через край.

— Ты и на Рождество приезжать не будешь?

— Мама, ну пожалуйста! Разве я так сказала? Конечно же буду приезжать на Рождество! Я лишь не хочу постоянно жить дома!

— Какой проступок я совершила? Какой проступок сделал тебя замкнутой и несчастной?

— Никакой… Мам, ну пожалуйста!

— Ради всего святого, хватит ее донимать! — рявкнул Дес и повернулся ко мне: — Неужели не видишь, как расстроена мать? Ей даже пришлось колоть успокоительное!

Я взглянула на Сьюки. Маленькая, раздавленная, она, сгорбившись, сидела на краешке дивана с осунувшимся от горя и смятения лицом. Мне так захотелось ее утешить!

— Мамочка… — начала я. Кукольное лицо тотчас просветлело и озарилось до вольной улыбкой. — Извини, но я просто не могу…

Я вскочила, сорвала куртку с крючка, распахнула тяжелую дверь и понеслась вниз по гремящим металлическим ступеням. На лестничной клетке эхом разносился голос Сьюки: «Пиппа, вернись… Пиппа, обещаю тебе…»

Что именно она обещала, выяснить не удалось: я не оглядываясь пробежала по Первой авеню тридцать кварталов — до самой Хьюстон-стрит. Куда направляюсь, не знала сама, а думать не хотелось. Поворот налево, и я быстро-быстро зашагала дальше, представляя, как Сьюки нагоняет меня и хватает за шиворот. Позади остались авеню А, В, С, Д — я оказалась у пролива Ист-Ривер и, остановившись неподалеку от магистрали ФДР, принялась смотреть, как мимо летят машины, а корабли бороздят алую в лучах заходящего солнца гладь воды. Сильный ветер насквозь продувал тонкую хлопковую куртку-бушлат, так что пришлось поднять воротник и засунуть руки поглубже в карманы.

«Я здесь живу…» — осмелилась подумать я и чуть не захлебнулась от счастья, неожиданным цунами накрывшего душу. Никто не знал, где я находилась в тот конкретный момент. Я стала одной из миллионов, маленьким человеком в огромном городе. Попади я под колеса грузовика, случайно свернувшего с магистрали, меня отвезли бы в морг и похоронили вместе с бомжами. На те несколько секунд я исчезла с радара мамы, папы и даже тети Триш. Я была одна, ни с кем не связанная, никому не обязанная. Я была свободна.

Кандалы

Вернувшись к тете, родителей я уже не застала и тотчас подумала о Сьюки. О том, как она переживала, когда, несмотря на все ее старания, я не вернулась. О гнетущем молчании, наверняка царящем сейчас в машине Деса. Опустившись на коричневый диванчик, я закрыла лицо руками и дала волю слезам.

Триш обняла меня за плечи:

— Слушай, детка, ситуация, конечно, непростая. Твоя мама серьезно больна, ясно? Да, именно так! Боюсь, никто другой открыто признать не решится… Ты ни в чем не виновата — и думаю, приехав сюда, сделала правильно. Кстати, это не означает, что ты сбежала навсегда, равно как и то, что нельзя позвонить маме и сказать, как сильно ты ее любишь.

От тетиных слов я начала всхлипывать. Я ведь любила Сьюки, любила так, как вряд ли могла полюбить другого человека. До чего же тяжело было причинять ей боль!

Триш еще крепче обняла меня за плечи:

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату