охотник Викторианской эпохи с поверженным львом, позирующий для дагерротипа. Оставшаяся в одиночестве Шелли следила за ней из своего кресла. Потухшие безжизненные взгляды, которыми они обменялись, напугали до полусмерти и одновременно заинтриговали. Джим взял меня за руку. Я обернулась, но беременная девушка уже исчезла, равно как и Стэн с Лизой, а когда снова посмотрела на Кэт, ее холодные глаза ощупывали каждую клеточку моего тела.
М-м-м, я тоже умею играть в гляделки… Только мой пристальный интерес вряд ли понравился бы тете Триш.
Той ночью я лежала без сна на продавленном диване Кэт и, укрывшись одеялом, вспоминала мистера Брауна. Длинные тонкие пальцы, грубый твид поношенного пиджака — уткнувшись в него, я чувствовала запах трубочного табака, — круглые носы высоких ботинок, тусклый розоватый отблеск обручального кольца в полумраке. Мистер Браун был таким славным и добрым, а его ласки — нежными и одновременно настойчивыми, словно каждое наше свидание могло стать последним. Мои губы и руки он обучал неспешно, серьезно, ответственно, даже в плотских наслаждениях оставаясь педагогом. Однажды во время пасхальных каникул мистер Браун отвез меня на пляж — мы в первый и последний раз вырвались из тесного мирка его кабинета. Апрельский день выдался теплым, но пасмурным. Кроме нас на галечном пляже отдыхали всего трое: крупный мужчина в шортах цвета хаки и ветровке, миниатюрная женщина с копной рыжих кудрей и толстый, как колобок, мальчик, запускавший воздушного змея, который упорно не желал взлетать, хотя пару раз многообещающе отрывался от земли.
Мы с мистером Брауном проворно разделись до купальных костюмов. На нем были свободные плавки из зеленого нейлона, от которых ноги, поросшие редкими рыжеватыми волосками, казались еще тоньше и бледнее, на мне — блестящий синий купальник «Спидо» с эмблемой школьной команды по плаванию. Мой единственный… Грудь он делал совсем плоской, что, естественно, очень раздражало меня, зато нисколько не смущало мистера Брауна. Царапая босые ноги о гальку, мы дошли до невысоких скал метрах в ста от места, где отдыхали люди. Спрятавшись среди камней, мы наблюдали за чайками и сливочно-белыми облаками, плывущими по плоскому серому небу.
— Знаешь, песок — это те же скалы, только в измельченном виде, — повернувшись ко мне, объявил мистер Браун.
— Да, — вздохнула я, — однако, думаю, превращение небыстрое.
— Более чем. Должны пройти миллионы лет. — Распластав длинные тонкие пальцы, он рассеянно сыпал через них песок. Я осторожно коснулась эластичного пояса плавок и стала смотреть, как любимые глаза покрываются поволокой, что случалось всякий раз, когда мистером Брауном овладевало желание. Сидя спиной к полоске пляжа, мы чувствовали себя в безопасности: нас не мог увидеть никто. Я без остановки гладила зеленый нейлон, пока мистер Браун не зажмурился в полном изнеможении. М-м-м, кайф!
Как бы далеко ни заходили наши ласки, мистер Браун оставил меня девственницей. Да, после всего шума, скандалов и неприятностей я лежала на стареньком диване тети Триш целочкой. Причем не по своей воле, я ведь умоляла мистера Брауна стать первым, но он завил: необходимо знать меру. Я мечтала выйти за него замуж и уже продумала все до мелочей: мы поселимся в маленьком домике где-нибудь в Массачусетсе или на либеральном Севере, мистер Браун устроится преподавателем в престижную частную школу, а я стану целыми днями умащать кожу, расчесывать волосы и выщипывать брови. Вечерами любимый будет возвращаться в наш дом и доводить меня до экстаза. Однако, стоило поделиться радужными мечтами, мистер Браун, горько усмехнувшись, прикрыл глаза, и под пергаментной кожей век я увидела тонкие прожилки. «Деточка моя, ты рождена для лучшего!» Подробные заявления нагоняли тоску: во- первых, они подразумевали недолговечность нашего романа, а во-вторых, раскрывали неизвестный мне самой потенциал, таящийся в душе, словно опухоль, которая в один прекрасный момент начнет разрастаться. В страхе перед будущим я льнула к груди любимого, каждый раз подсознательно ища в ней женственные округлости. Увы, грудь мистера Брауна была плоской, как доска.
Не в силах заснуть после вечера, проведенного среди цепей и хлыстов, я размышляла о прожитых годах и казалась себе полным ничтожеством без будущего, планов и мечтаний. Примера для подражания я не видела, не желала становиться ни медсестрой, ни секретарем, ни стюардессой; работать на хладобойне или превращаться в домохозяйку тоже не хотелось. Хотелось одного — слоняться без дела. Поэтому я целыми днями бродила по улицам и наблюдала за людьми. Несмотря на апатию, в душе росли беспокойство и какая-то ненасытность: я хотела, хотела, хотела… Хотела влиться в океан людей. Я ходила за семейными парами, быстро шагавшими по улицам, сжимая в одной руке пакет с продуктами или букет цветов, в другой — ладошку ребенка. Я ходила за спешившими на работу бизнесменами. Я ходила за элегантными бизнес- леди, царственным жестом останавливающими такси. Все они суетились, носились, торопились. У всех в Нью-Йорке была цель. У всех, кроме меня. Я даже не жила, а существовала: ни чаяний, ни задач, ни стремлений. Полагаю, я искала любовь, хотя в то время мне так не казалось. В то время я считала себя жесткой как кремень и холодной как лед.
Рыцарь
Однажды я увязалась за парнем, длинные светлые кудри которого спутанной копной ниспадали на узкие сутулые плечи. Высокий, худой, словно стебель тимофеевки… Несмотря на жуткий холод, на нем были лишь костюм в тонкую полоску, кашемировый шарф и кроссовки. Я вышла с работы, увидела, как он спешит мимо, и пробежала за ним от Очард-стрит до пересечения 23-й улицы и Первой авеню. Парень нырнул в кафе, я — следом. Он сел за стойку, я — рядом. Он заказал гороховый суп, я — горячий шоколад — и внимательнее рассмотрела его лицо. Парень оказался старше, чем я сначала решила, как минимум двадцатипятилетний. Его нос покраснел от холода. Почувствовав мой взгляд, он обернулся. Лицо бледное, лоб высокий, черты определенно скандинавские. «Словно у рыцаря», — подумала я. «Рыцарь» не сводил с меня глаз и дрожал.
— Х-холодно, — пролепетал он, пытаясь согреть руки дыханием.
— Ты слишком легко одет, — отозвалась я.
— Надеялся сразу поймать такси, — оправдывался «рыцарь». — Всегда забываю, что в это время у них пересменка… — Его взгляд скользнул по моему телу: — А вот ты закуталась на совесть.
— Просто с работы всегда возвращаюсь пешком, — пояснила я.
Сначала принесли его суп, потом мой шоколад, и несколько минут мы не обращали внимания друг на друга.
— Кем работаешь? — нарушил молчание «рыцарь». — Извини, конечно, за любопытство…
— Официанткой.
— А ты когда-нибудь…
— Нет.
Я не сомневалась: сейчас мы пойдем к нему, — причем думала не о сексе, а о том, что нашла бойфренда. Бурная фантазия уже рисовала нашу первую квартиру: в ней были лампы с круглыми абажурами и заставленные книгами полки. Ведь этот «рыцарь» наверняка любит читать… Поэтому, когда он, доев суп, вежливо попрощался и вышел из кафе, мои щеки полыхали от стыда и унижения.
Китти
Я знала: Кэт использует тетю Триш, водит ее за нос, но факт оставался фактом: меня к ней тянуло. Наверное, секрет заключался в том, что она была такой же порочной, как я. Праведницы вроде тети пугали, потому что в один прекрасный день могли разглядеть мое истинное лицо — маленькую сучку с деструктивным инстинктом. Кэт покупала мне одежду: обтягивающие джинсы, полупрозрачные топы, туфли на платформе и крупные серьги-обручи. Увидев меня в новом наряде, тетя Триш вспыхнула, зацокала языком, но ни словом не упрекнула Кэт. «К родителям в таком виде не езди», — только и сказала она,
