истерически хохотала, а потом плакала, боясь, что сейчас мама меня раздавит и убьет. С Беном было куда проще: он обожал меня, я его — все ясно и понятно. С Грейс же вышел настоящий роман: случались и приступы ненависти, и шумные ссоры, и примирения.
Однажды ночью мне довелось подсматривать за восьмилетней Грейс. Я уложила близнецов спать и через час на цыпочках поднялась по лестнице проверить, как они. Дверь осталась приоткрытой, и я заглянула в детскую. Бен сладко посапывал, а Грейс, включив ночник, танцевала у кровати. Светлая ночнушка и копна белокурых кудрей сияли в неярком свете лампы. Танец получился диким, но удивительно грациозным. Мурлыча под нос то ли песню, то ли заклинание, дочка кружилась как волчок, причудливо переплетая руки. Украдкой следя за ее движениями, я задумалась: что может превратить эту маленькую чертовку в безвольную куклу, позволяющую хлестать себя ремнем? Неожиданное решение было окончательным и бесповоротным: Грейс не станет похожей на меня, я ее защищу.
Я беззвучно отошла от двери, собираясь с силами для предстоящей жертвы. Со следующего утра я начала держать дочь на расстоянии — всеми силами старалась поддерживать нейтралитет, не делать наши отношения драматичными, не повторять ошибок Сьюки — и при этом баловать, систематично, обдуманно, целенаправленно. Я не просила ее помогать по хозяйству, поощряла интерес к соревновательным видам спорта и желание одеваться и играть, как мальчик. Хотелось, чтобы у Грейс сформировались мужской характер и мужские установки — пусть чувствует себя хозяйкой жизни. Я мечтала разорвать рабскую цепь, сковывавшую женщин в моей семье.
План сработал. Грейс выросла надменной, обаятельной оптимисткой с непоколебимой уверенностью в собственных силах. Меня она искренне презирала — побочный эффект, без этого, увы, не обойтись. Я казалась дочке полным ничтожеством, нулем, рабыней, двадцать четыре часа в сутки ублажавшей их с Беном. Я нигде не работала и сама занималась хозяйством. Когда Грейс достигла подросткового возраста, у меня появилась слабая надежда, что однажды она оценит мои усилия. Дочкины глаза засияют счастьем и любовью, совсем как в тот далекий день, когда, самостоятельно научившись читать, она спросила: «Теперь ты любишь меня больше, чем Бена?» Увы, чуда не произошло, и вскоре Грейс перестала во мне нуждаться.
Года через два после рождения близнецов я несколько раз видела странный сон. Меня, красиво гарнированную, подавали на огромном блюде Бену и Грейс. Больше всего детям нравились мои ребра — они ломали их жирными пальчиками и макали в соус для барбекю. Как ни удивительно, при этом я была в сознании, улыбалась и думала об одном: сколько белка получают дети?
Несмотря на мою абсолютную преданность, в начале семейной жизни не обходилось без моментов, когда, словно прирученный волк, я ловила запах прошлого и чувствовала себя запертой в клетку. Красивый парень на улице и кайфующие подростки в парке порой выбивали меня из колеи. Мысленно изменив новым принципам, я представляла, как сладок поцелуй незнакомца или как оживляет мозги кокаин. Однако я не поддавалась соблазну. Никогда! Герб тоже серьезно относился к брачным клятвам, но наш брак чувством вины не омрачал, упорно считая самоубийство Джиджи естественной, чуть ли не неизбежной кульминацией ее болезни. Он искренне наслаждался поздним отцовством: с детьми от первого брака, обозленными посредственностями моего возраста, отношения упорно не складывались. Я была его билетом в новую счастливую жизнь, золотым шансом вернуться в юность. Со временем мы забыли, что наша идиллия зиждется на чужом отчаянии, и воспринимали ее как заслуженную.
Миранда
И все-таки я терзалась жуткими сомнениями: вдруг Герб меня разлюбит? В парке, после обеда гуляя с близнецами, я представляла себе разные гадости. Сюжет менялся, но суть оставалась неизменной: я нахожу письмо/шарф/трусики. Я застаю Герба с любовницей в нашей спальне/в доме на пляже/прямо здесь, в парке, когда иду по аллее с коляской. «Она» всегда была высокой, темноволосой, пышногрудой, куда умнее и образованнее меня. Я плачу/страдаю/закатываю Гербу скандал. Он меня бросает.
Не на шутку увлекшись сценариями подлой измены, я едва смотрела по сторонам. Однажды, когда я брела по Центральному парку, представляя, как взываю к совести Герба, а его обворожительная любовница прикрывается простыней, ко мне подошла женщина лет шестидесяти.
— Миссис Ли! — позвала она.
Я испуганно подняла голову. У незнакомки были добрые темно-карие глаза, изящный нос… Англичанка, вне всяких сомнений, англичанка. Лишь тогда я поняла, что по моим щекам текут слезы, и, смущенно улыбнувшись, вытерла их платком. Женщина представилась Мирандой Ли. Первая жена Герба! Она видела нашу с ним фотографию в газете, где рассказывалось о благотворительном мероприятии, и решила познакомиться. Миранда оказалась психотерапевтом. Эх, зря я визитку не попросила! Пока близнецы спали, мы с ней сидели на скамейке и болтали. Удивительно приятная, мудрая женщина с тонким чувством юмора, особенно проявлявшемся, когда речь заходила о Гербе! Миранда говорила о нем с беззлобным снисхождением, словно о непослушном ребенке. От нее веяло одиночеством, но ни капли горечи я не почувствовала. К разводу Миранда относилась как к данности, которую приняла, пережила и даже благословила. С тех пор она добилась немалого успеха: обзавелась доходной практикой, вырастила двоих прекрасных сыновей, активно вращалась в обществе, увлекалась театром.
Перед тем как попрощаться, Миранда назвала меня славной девушкой, а потом, заглянув в глаза, проговорила: «Береги себя, Пиппа!» Странная фраза взволновала, показалась немного оскорбительной (и по отношению к Гербу, и ко мне самой), однако осталась в памяти. После той встречи я выбросила из головы все мысли об измене Герба. Потребовались недюжинные волевые усилия, но когда перед мысленным взором возникали сальные картинки, я их гнала до тех пор, пока не надоедало фантазировать. Я научилась доверять мужу.
Снег
Помню, как-то зимой мы гостили в загородном доме друзей, у которых были маленькие дети. Однажды утром все, кроме меня и близнецов, ушли кататься на санях. Я полдня просидела с Беном и Грейс, решив, что для двухлеток быстрый спуск с горы — это немного слишком. Потом явился Герб — от мороза его щеки разрумянились, глаза сверкали — и сказал: дети друзей развлекаются вовсю, а ведь они чуть старше наших. Может, и мы с близнецами выйдем покататься?
Гербу редко удавалось отдохнуть на свежем воздухе, и я согласилась. Натянув на Бена и Грейс лыжные комбинезоны, толстые свитера, рукавицы, шапки и сапожки, я вывела их на улицу. Небо поражало чистейшей голубизной, снег так и сверкал. Первым, держа веревку, в сани сел Герб, следом влезла бесстрашная Грейс и прильнула к папочке, затем я, затем мой милый Бен. Длинные ноги Герба походили на поручни, за которые мы с близнецами запросто могли держаться. Кто-то из друзей подтолкнул сани, и они полетели — боже, как быстро! — в снег. Снег облепил лицо, и, ослепшая, я вцепилась в Бена. До смерти перепуганная, я неслась неизвестно куда, слыша ликующий рев Герба и восторженный писк Грейс. С дикими криками мы вырвались из непроглядного белого плена, остановились на замерзшем озере и обессиленно вывалились из саней. Пытаясь привести в норму дыхание, я села на корточки и посмотрела на Герба: все лицо в снегу, брови напоминают седые горные пики. Меховая опушка на шапочках Бена и Грейс искрилась снежинками, счастливые глаза изюминками темнели на засахаренных мордашках. Взглянув друг на друга, мы покатились от хохота. Так хорошо и весело бывает только родным людям, принадлежащим своей семье и никому больше. Семья… Тогда я почувствовала, что мы стали семьей, островком посреди огромного мира. Тогда я стала Пиппой Ли.
