— В боулинг играла, — смущенно отозвалась женщина.
Позвонив администратору комплекса, Герб подал официальную жалобу, однако обращаться в полицию отказался.
— Наверное, нечто подобное можно назвать преступлением без потерпевших, — раздувая ноздри, заявил он.
Администратор вежливо рассмеялся.
Вызвав слесаря, Пиппа велела сменить замки, и все ключи супруги оставили при себе. Прошла неделя, а она постоянно думала о торте. Это наверняка Герб. Он просто забыл… Он теряет рассудок. Отныне Пиппа следила за мужем с особой пристальностью, и каждый раз, когда Герб не мог найти очки или забывал чье-нибудь имя, ее подозрение росло. Утром следующего воскресенья на кухонном столе обнаружились молодая морковь, которую макали во вскрытую упаковку ванильной глазури, сковорода с намертво пригоревшими ломтиками ветчины и грязные тарелки. Пиппа разбудила Герба и показала ему все как есть. Несколько минут супруги молча смотрели друг на друга.
— Думаю, тебе стоит обратиться к доктору, — наконец предложила Пиппа.
Герб пришел в ярость:
— Ладно, Альцгеймер так Альцгеймер, значит, придется вскрывать вены, но сначала я хотел бы увидеть доказательства!
Не теряя времени, он отправился в центр электроники и бытовой техники, находившийся в том же мини-молле, приобрел небольшую камеру слежения, а затем пригласил специалиста, который установил ее под потолком кухни.
Взобравшись на стремянку, бедный парень несколько часов колдовал над камерой. Заметив на его лице пот, Пиппа тут же включила кондиционер.
— Наверное, странно, что кому-то понадобилась камера на кухне?
— Жители комплекса как только не развлекаются, вы даже не поверите!
— Правда?
— Угу, но на кухню камеры я действительно еще не ставил.
— Да? Вообще-то она не… — Пиппа осеклась. Пусть техник лучше думает, они с мужем снимают любовные утехи на кухонном столе, чем догадается, что Герб собирает доказательства своего прогрессирующего слабоумия.
Часом позже Пиппа наводила порядок в гостиной и, неожиданно взглянув в тонированное зеркальной пленкой окно, увидела на подъездной аллее Надо ярко-желтый пикап с прицепом. Прицеп оранжевый, с окошками, закрытыми красными шторами в синюю полоску. Интенсивно жестикулируя, Дот что-то объясняла темноволосому парню, который нес большую картонную коробку. Взяв с журнального столика бинокль, Пиппа навела его на парня. Хм, он в джинсах и футболке с крупно написанным «Что?» на спине. Похоже, сынок-полуфабрикат все-таки вернулся к родителям… С Дот очень весело и разговаривать легко! Пиппа даже почувствовала себя другим человеком: для Дот Надо она существовала вне среды, семьи и окружения, просто подруга — и все. Еще несколько месяцев назад Пиппа скорее научилась бы летать, чем стала общаться с кем-то вроде Дот, ведь их с Гербом окружали активно пишущие авторы, критики и поэты. Однако в столь рафинированной компании Пиппа никогда не решалась расслабиться по-настоящему. Лишь с близнецами, когда они были маленькими, она не знала ни скованности, ни стеснения. Грейс с Беном не сомневались в ней ни секунды и называли «мамочкой». Они принимали ее такой, какая она есть, и сама Пиппа тоже. Но детки оперились и вылетели из гнезда. Время от времени они звонили и приезжали в гости, но прежней уверенности в их взглядах уже не читалось. Хотя Бен до сих пор относился к матери с нежностью и трепетом. Парень всегда довольствовался малым, ожидал многого и получал то, что ожидал. Кажется, он родился чутким, заботливым и надежным. С ним Пиппе было легко, удобно и спокойно. Зато Грейс получилась настоящей оторвой. В ее обществе Пиппа ощущала себя безмозглой болтушкой и мучилась из-за того, что подводит дочь собственной никчемностью. Увы, проблемы не ограничивались даже этим.
В раннем детстве капризная Грейс цеплялась за мать, как обезьянка. Любовь к Пиппе была эгоистичной и отравлялась духом соперничества. Брата-близнеца Грейс обожала, но материнским вниманием хотела наслаждаться одна. Вскоре после четвертого дня рождения малышка устроилась в ногах у Пиппы, раскрыла книжку и прочла вслух целую сказку. Молодая мать искренне удивилась: чтение девочка осваивала без особого желания и даже буквы повторяла через силу. Упившись триумфом, маленькая Грейс нахмурила лобик: «Теперь ты любишь меня больше, чем Бена?» Пиппа посадила дочь на колени и порывисто обняла, чувствуя, как угрызения совести отравленной иглой жалят сердце. Она ведь понимала, к чему клонит Грейс. В отдельные минуты, которые, к счастью, растворялись в безмятежном потоке повседневной жизни, бешеные вспышки дочкиной ревности казались высокомерными, деспотичными и даже отвратительными.
Однажды, глядя, как корабль скрывается в океанской дали, Грейс заявила матери «Ты моя насколько хватает глаз!»
Пиппа боялась себе признаться, что дочкино желание обладать ею полностью и всецело, будило воспоминания о другой любви, сладостной, убийственно страстной, которая в юности едва не разбила ей сердце.
Ладно, неважно, зато какой замечательной выросла Грейс! Смелой, отважной, решительной! Иногда Пиппа осознавала, что тайком за ней следит, а порой в дочкиной страсти к приключениям и всему новому видела себя, вернее свою исчезнувшую много лет назад ипостась. Что же произошло? Как могла она так сильно измениться? Вспомнилось утро, когда, взглянув в зеркало, она заметила в золотистой пряди три седых волоска. Они показались чем-то неприличным, словно ежик лобковых волос, проступающий сквозь нейлон купальника. Сейчас без краски оттенка «палисандровый блонд» ее волосы были совсем седыми. Да, она спокойная, уравновешенная женщина среднего возраста, а Гербу уже восемьдесят. При мысли об этом Пиппу душил истерический хохот: что за ненаучная фантастика?! Прошлое все чаще заполняло ее мысли, смешиваясь с настоящим, как речная вода с морской.
В гостиную вошел Герб, и Пиппа вздрогнула:
— Ты что-то хотел?
Сев на диван, Герб похлопал марокканскую подушку.
— Как ты, милая? — спросил он.
— В порядке.
— Потихоньку привыкаешь к Старлей-виллидж?
— Нужно придумать себе побольше занятий. Но нет, я не грущу и считаю довольно романтичным то, что мы начали жизнь с чистого листа и без груза, налегке.
Печально улыбнувшись, Герб откинулся на диванные подушки. Бронзовая от сидения во внутреннем дворике кожа очень напоминала камень грубой обработки, зато льдистые голубые глаза блестели, как раньше.
— Ты даже на кладбище видишь одни плюсы!
— Разве это плохо?
Возникла пауза.
— Возможно, нам следует вернуться в город, — наконец проговорил Герб.
— Мы же только продали квартиру! — рассмеялась Пиппа.
— Купим новую!
— Ты серьезно?
— Нет, конечно нет! Просто трудно смириться, что мы вышли на финишную прямую.
Положив ладонь на колени мужу, Пиппа задумчиво оглядела гостиную. Что бы ему предложить? Может, стакан морковного сока? В последнее время, оставаясь с ним наедине, она порой чувствовала какое-то отчаяние, словно все слова уже были сказаны и темы для разговора кончились.
— Вчера мы ели очень вкусный сыр! — похвалил Герб.
— Да, грюерский, рада, что нашла его.
— Обожаю грюерский!
