Дункан закрыл глаза, но тьма вокруг оставалась, охватывая его черно-лиловой волной, в которой угадывалась чья-то вневременная душа, решившая воплотиться в Фирр. Она все близилась и близилась, пока ничего не подозревающая богиня наслаждалась своей властью. По мере приближения душа становилась ярче, и Талискера захлестнуло сияние. Он вновь открыл глаза — и увидел рыжие волосы любимой: она сидела на нем и двигалась, обнаженная, с его кровью на губах. А в центре сияющей сферы билось хрупкое сердце, некогда бывшее душой новорожденного, обреченного стать богом. Дункан потянулся туда и духом, и телом и изверг свою страсть, глядя на сердце, в котором отражались все страхи и вера феинов.
Неожиданно Фирр поняла, что он видит, закричала от ярости и страха, и Талискера охватило пламя.
Малки услышал крик из палатки друга, похожий на рык большой кошки, и инстинкты подсказали ему правду.
— Дункан!
Палатка горела серным огнем, пламя шипело, когда на него капал дождь. Внутри был виден простертый на земляном полу Талискер.
— Дункан! Дункан, просыпайся! — закричал Малки.
Рядом появился Чаплин и стал тушить пламя одеялом. Ничего не выходило. Огонь был очень странный — он горел с яростью, не уступавшей гневу богини. Друзья отскочили в сторону, кашляя.
— Бесполезно, — проговорил Малки. — Дункан… Давай, Сандро, мы должны вытащить его, или он умрет.
Чаплин закрыл лицо плащом, и мужчины бросились внутрь. Их тут же окутал дым, и они поняли, что совершили ошибку. Плащ Чаплина вспыхнул; инспектор закричал, упал на пол и принялся кататься по сырой земле.
Малки бросился к Талискеру, потом остановился, видя, что Чаплин тоже в смертельной опасности. Неожиданно палатка обрушилась, и горящие ивовые подпорки пригвоздили горца к земле. Он слышал крики Чаплина; Талискер не издавал ни звука. Малки сунул руку в мешочек и вытащил камень Деме, сиявший слабым, неверным светом. Камень терял силы.
— Пожалуйста, — прошептал Малки. — Пожалуйста…
Он потерял сознание от боли и окружившего его дыма.
ГЛАВА 21
Сначала он решил, что все же умер на этот раз, затем понял, что темнота настоящая, земная. Талискер сел и стал ждать, когда глаза привыкнут к царящему вокруг мраку. Странно, подумал он, на губах по-прежнему вкус пепла и огня Сутры, хотя левая рука туго забинтована.
Рядом раздался стон.
— Талискер, ты? Что происходит? Почему мое плечо замотано какой-то дрянью?
— Забинтовано — должно быть, там, где я тебя прострелил. Мы в Эдинбурге. Малки?
— Я здесь, Дункан. — Голос горца раздавался всего в нескольких футах справа, там, где Талискер начинал различать очертания двери. — Прости, что снова притащил тебя сюда. Я понимаю, что тебе нечего делать в этом мире. Но выбора у меня не было.
— Ничего, Малки, порядок. Я так устал, что мне все равно.
Снаружи шел сильный дождь, откуда-то доносилось утробное ворчание воды в канализации или сточной трубе. Стук капель заставил Талискера вспомнить произошедшее в Сутре. Словно прочитав его мысли, Чаплин задал вопрос:
— А что случилось там? В палатке?
— Фирр. Она и я… Не важно. Скажем так, богиня не слишком хорошо принимает отказы.
— По крайней мере ты жив, — спокойно ответил Чаплин. — Хотя и еле-еле.
— Да и ты тоже. Ужасно хочу вымыться как следует, причем изнутри. Я…
— Эй, ребята, — перебил Малки, — по-моему, здесь есть кто-то еще.
— Что? Где?
— За тобой, Сандро. Это ведь человек?
— Эй, здесь есть кто-нибудь?
Все принялись вглядываться в угол, где виднелись очертания человека. Талискер подумал, не манекен ли это… впрочем, нет, поза слишком неподходящая для пластиковой куклы.
Чаплин порылся в кармане и извлек зажигалку. В желтом свете они увидели такое, что оба резко выдохнули.