люди, вряд ли получится. Слишком много будет скрежета, треска и хруста. Если же вынести дверь одним мощным ударом, получится громкий, но одиночный звук, и потом сразу наступает тишина. Спящие жильцы отметят удар про себя в глубоком сне, но, не услышав продолжения, снова вернутся в бессознательное состояние, даже толком не проснувшись. Коварный вор терпеливо ждет. Если через пару минут никто не выходит, он считает, что опасность миновала, спокойно заходит в дом и делает свое дело.
При виде столь неприкрытой и наглой самоуверенности у кого хочешь начнут ходить ходуном желваки, я же кипел от злости так, что чуть не взорвался. Попробуйте вломиться в мой дом в то время, когда я мирно сплю наверху, и я не пожалею, если вам перегрызет глотку свора собак, и плевать мне на последствия. Но в доме был не только я. Во-первых, там была Урсула. Представьте такую картину: она, совершенно не готовая к визиту незнакомца, в длинной, до колен, футболке с рекламой «Гиннеса» и дырками на подмышках, в разномастных шерстяных носках, лежит, ничего не подозревая, в постели, пока этот гад шурудит внизу. А дети? Мой гнев вспыхнул с двойной силой. Этот тип был внутри, когда мои дети – они вдруг предстали перед моим мысленным взором беззащитными крошками – спали наверху, открыв ротики, свернувшись калачиком, вверив нам свои жизни. При этой мысли мне почудилось, будто я мечусь внутри собственного мозга, пытаясь пробить дыру в плотине цивилизованности, которая трещит под напором моей ярости. Справедливости ради я попробовал пожалеть грабителя. Но все доводы, начинающиеся фразами о «социальном неравенстве» и «нехватке возможностей», почему-то очень быстро сменялись видением: злоумышленник привязан изолентой к стулу в заброшенном ангаре, а я охаживаю его куском кабеля. Страшны либералы во гневе.
Разговор с Урсулой был неизбежен, но, к счастью, полиция, записывая подробности, задержалась почти на сорок минут, так что мою пылающую жажду мести слегка остудили формальности. Но настал момент, когда полицейские ушли. На выходе одна из офицеров остановилась, потрогала разбитый дверной косяк и посмотрела на нас.
– Надо же вам было поселиться в этом районе!
– Здесь магазины хорошие.
Ответ Урсулы предназначался не офицеру – мне. А в придачу и взгляд, от, которого у меня волосы на голове едва не вспыхнули. Я закрыл дверь, подпер ее стулом и обернулся – Урсула молчала.
– Знаю-знаю, – сказал я.
Пока Урсула относила Джонатана наверх и укладывала его спать на нашей кровати, я улизнул позвонить дежурному слесарю. Когда я вполз на брюхе в комнату, она ждала, зависнув на краешке постели, руки туго сплетены на груди – жест, не предвещавший ничего хорошего.
– По-моему, – начал я с серьезной миной, – уже поздно искать виноватых.
Было так тихо, что я слышал звук собственного дыхания.
– Нас всех могли забить насмерть во сне. А тебя, кстати, эта участь еще не миновала.
– Чего в жизни не бывает. Ну, не повезло. Ладно, я согласен, в нашем районе такое нередко случается, но…
– Иди на хер, ты хер…
– Правильно будет «иди на хер» или «иди ты на хер» (ну не удержался я, не удержался).
– Я, кажется, – и я с тревогой заметил, что она сжала кулачки, – ясно выразилась. Еще раз: иди на хер, ты – хер. Теперь понял?
– Я… да.
– Этот район, а мы живем здесь по твоей вине, не забывай, – самое запущенное отделение ада. С меня хватит. Более чем хватит. А теперь я… я…
– Ты…
– Попробуй еще раз договорить вместо меня, и я тебе язык вырву, клянусь. А теперь… С меня хватит. Завтра ты обойдешь всех риелторов в городе и возьмешь у них списки домов на продажу.
– Хорошо.
– Потом ты назначишь встречу по каждому подходящему варианту.
– Хорошо.
– Потому что мы не станем жить здесь ни одной лишней секунды.
– Да.
– Ты пойдешь к агентам завтра же.
– Ну да, да. «Да» – это слово, означающее согласие. Можешь остановиться уже. Я говорю «да».
– Завтра же пойдешь.
– Р-р-р, хорошо, завтра.
– Пойдешь. Не воображай, что у тебя получится отвертеться.
– Может быть, хватит? Пойду, можешь больше не повторять.
– И все это – твоя вина.
– Моя.
– Это ты уговорил меня купить этот дом, значит, твоя.
– Послушай, я уже сдался. Да, ты права. Права! Не знаю, как еще яснее выразиться. Ты права, и я это признаю. Что тебе еще от меня надо? Чтобы я повесил плакат на шею и ходил с ним по улицам?
– Такое только в Англии бывает. В Германии людей не грабят прямо у них дома.
– Чего? А вот это ты загнула.
