представить себе не мог, каково это услышать свои песни на радио, а тем более увидеть их на верхушках чартов, а теперь, когда необъяснимое случилось, он не совсем понимал, как же они дошли до жизни такой. Детройт в развалинах. Группа распалась. Джимми умер. Как Кертис мог быть настолько мелочным, да еще и его, СиСи, заразить своей мелочностью? СиСи все отдал, чтобы идти за этим человеком: свою страсть к соул-музыке, свою творческую жилку. Свою семью. Ему так хотелось быть сейчас с родными. Такое уж свойство у смерти – когда кто-то умирает, вам хочется обнять тех, кто рядом с вами, и тех, кого рядом нет. СиСи думал об Эффи: ему нужно было отыскать сестру и сказать, что ему нужно ее прощение.
Отец проводил СиСи в квартиру сестры. Он прождал там около двух часов, размышляя, как Эффи могла докатиться до такого.
– Но я же посылал ей деньги, она не получала?
– Получала.
– Не тратила? Я хотел сказать, что все эти годы посылал ей достаточно денег, чтобы вести безбедное существование.
– Не тратила. – Отец открыл ящик комода, стоявшего в крошечной гостиной, вытащил какую-то коробку, открыл и подошел к СиСи. В коробке лежали письма – письма СиСи – в основном не раскрытые, и во всех деньги, которые брат посылал ей. – Твоя сестра упрямая как осел.
СиСи покачал головой и обошел квартирку – посмотрел, как по полупустым полкам шкафов на кухне бегают тараканы, провел рукой по стопочке одеял, аккуратно сложенных на раздвижном диване; очевидно, здесь спала сама Эффи, потому что спальня была только одна. Полная игрушек. Детская. СиСи сидел на детской кроватке, когда услышал, как Эффи громко поздоровалась с кем-то из соседей. Он подбежал, открыл дверь и увидел сестру и племянницу, поднимавшихся по лестнице.
Мэджик перепрыгивала через две ступеньки.
– Мамочка, а что такое поминки?
– Это когда друзья собираются вместе, чтобы разделить свою любовь к умершему другу, – ответила Эффи, с трудом передвигая ноги.
– Мамочка, почему ты всегда ползешь как улитка?
– Потому что я старая, – просто ответила Эффи, пропустив мимо ушей обидное замечание дочки.
Она остановилась передохнуть, а Мэджик побежала наверх. Девочка остановилась, увидев в дверях своей квартиры какого-то незнакомого дядю.
– Вы кто? – спросила она.
Эффи, заметив СиСи, стала спускаться, ее сердце заходилось от злости. СиСи побежал за ней. Тут в дверях появился Рональд и взял внучку за руку.
– Кто это?
– Это твой дядя, малышка.
– Эффи! – снова крикнул СиСи.
Он услышал, как несколькими пролетами ниже с грохотом хлопнула дверь, и выругался. Его сестра все всегда делает с душой. СиСи выбежал из подъезда в темноту, но Эффи нигде не было видно. Если бы он поискал получше, то нашел бы плачущую Эффи в тени старого дуба, под которым она когда-то спела песню СиСи с такой страстью, что оба разревелись. Эффи любила СиСи и скучала по нему, но слишком долго пребывала в плену у своей злости и просто не знала, как теперь оттуда выбраться. Папа прав, подумала она, я упрямая как осел.
СиСи дотащился по лестнице до квартирки сестры, чтобы попрощаться с отцом.
– Не сдавайся, сынок, – сказал Рональд, обнимая сына. – Ты нужен сестре как никогда, хоть она и виду не подает. Найди ее, сынок, чтобы она поняла, что заслуживает лучшего.
Именно об этом СиСи размышлял на следующий вечер, склонившись над бокалом с содовой в клубе «Макс Вашингтон», где детройтские музыканты собрались на джем-сейшн в память о Джимми. Эффи сидела у самой сцены вместе с Марти, с которым в последнее время снова начала общаться и работать. СиСи грустил в баре, не зная, как подойти к ним, и понимая: что бы он ни сказал, слова не загладят ту обиду, которую он позволил Кертису нанести этим двум дорогим для него людям, поэтому просто сидел, пил и смотрел на них издалека.
– Ты знаешь, он тогда еще не был Громом, а был просто Малышом Джимми, – сказала какая-то джазовая певица, готовясь исполнить песню в память о старом друге. – Сколько ему тогда было, Марти?
– Не знаю. Лет двенадцать.
– Да, зато руки у него были как у двадцатипятилетнего, и он не стеснялся ими пользоваться, – засмеялась певица.
– Да, Джимми был настоящим маленьким негодником… – кивнул Марти. – Настоящим… маленьким негодником.
Марти душили слезы, и Эффи обняла его, а певица кивнула пианисту. Полилась тихая приятная музыка, и женщина своим скрипучим голосом затянула любовную песню об ушедшем друге:
– Я скучаю по тебе, друг мой…
Эффи поклялась больше не пить, и Марти обещал то же самое, только при этом условии он согласился снова заняться ее карьерой. Марти, седеющий старик с тяжким грузом воспоминаний, хотел вернуться в игру, но сделать это правильно, ему не хотелось иметь дело с пороками, которые тормозят, а то и разрушают – как в случае с Джимми – карьеру, поэтому он заставил пообещать Эффи, что она и капли в рот не возьмет. Эффи была полна решимости сдержать слово, но это не помогло сейчас, когда она сидела в баре, горюя из-за гибели друга.
– Я возьму себе содовой, – сказала она, поднимаясь из-за столика. – Хочешь чего-нибудь?
– Нет, спасибо, – покачал головой Марти.
