Зрители ответили оглушительным ревом и начали так громко топать, что пол старого кинотеатра заходил ходуном. Джимми встал, снова одернул пиджак и наклонился к зеркалу. Он облизнул палец и пригладил усики, затем провел руками по волосам.
– И заметь, Марти решил твою проблему, – сказал Марти; его голос был едва слышен посреди гвалта, царившего в театре. – Сегодня бэк-вокалисток заменит та девчачья группа, девочки просто бомбы!
– Отлично, – буркнул Джимми, не вслушиваясь в слова.
– Проблема в том, что их трое.
– А мне нужны только двое, – моментально среагировал Джимми. – Две более чем достаточно. Возьмешь трех баб, и я буду все свое время тратить на то, чтобы попытаться выстроить их в линию, Джеймсу Эрли по прозвищу Гром просто места не останется!
– Но.
– Черт побери, Марти. Мне нужны две девчонки, и точка.
Марти пожал плечами, кивнул и посмотрел на часы:
– Ну, две так две. Пора выдвигаться.
Марти и Джимми собрались выходить на сцену, за ними свита – клавишник и саксофонисты, и тут Марти столкнулся с Кертисом, который нервно ждал за дверью гримерки, взволнованно меряя коридор шагами. Кертис понимал, что если сейчас все выгорит, то он на пути к осуществлению своей мечты – стать менеджером артистов, работающих в смешанном стиле. К этой мечте он стремился с того самого дня, как в дешевом ресторанчике родного городка в штате Миссисипи увидел, как Леди Дэй[2] теребит гардению в своих волосах и поет своим удивительным голосом «Доброе утро, головная боль». И хотя Леди Дэй была великолепна, Кертис не мог отделаться от мысли: какая жалость, что такой певице, как Билли Холлидэй, голосу которой позавидовали бы ангелы, приходится выступать в грязной дыре у черта на куличках, причем, скорее всего, за гроши, петь там, где ее не оценят и даже не узнают. Мир заслуживал услышать Билли, а она заслуживала, чтобы ее слушали, и неважно, какого цвета кожа у нее и у публики. Это Кертис понял еще тогда, а было ему в ту пору двенадцать лет.
Через несколько лет он стал пописывать собственные песни и пытался, хоть и безуспешно, пристроить их уже известным исполнителям, а позднее – любителям, которые искали, с чем можно выступить на местном конкурсе талантов. Он даже женился на одной такой начинающей певичке, дочке торговца поддержанными авто, подражавшей блюзовой исполнительнице Бесси Смит. Кертис любил жену, поэтому поддерживал ее музыкальные амбиции, а она хотела, чтобы супруг помогал ее отцу продавать подержанные «кадиллаки». В итоге Кертис пошел на поводу у семьи, когда ему пообещали, что на работе он отточит свои навыки, а потом в конце концов возьмет на себя управление семейным предприятием. Но он никогда не отказывался от любви к музыке, в свободное время неустанно изучал шоу-бизнес, с головой погружался в чтение журнала «Биллбоард»,[3] публиковавшего рейтинги звездных групп, и продолжал писать песни. Когда тесть умер, он завещал Кертису компанию (его дочку к тому моменту больше интересовал кокаин, чем покупатели), и Кертис сразу стал откладывать часть прибыли, чтобы скопить начальный капитал для работы менеджера. Ему нужна лишь крошечная лазейка, чтобы начать подъем к успеху.
Увидев Джимми, Кертис напрягся.
– Все в силе? – с волнением спросил он.
– Ага, Джимми выступит с двумя девушками, – сказал Марти, обходя Кертиса, чтобы догнать своего клиента.
Кертис опустил голову, пытаясь переварить услышанное. С двумя? «Черт побери», – пробормотал Кертис себе под нос, а потом догнал звезду и менеджера.
– Погоди-ка минутку, приятель! – крикнул он, внезапно испытав прилив храбрости. – Это группа. Или выступают все три, или никто.
– Что такое, Марти? – раздраженно спросил Джимми, остановившись.
– Мои клиентки всегда работают вместе, – сказал Кертис, намеренно замедлив шаг, чтобы успокоиться и казаться более хладнокровным. Он расправил плечи и посмотрел Джимми в глаза.
– Эй, а я же тебя знаю, – протянул Джимми, прищурившись, чтобы получше рассмотреть Кертиса. – Ты же мне продал мой «кадиллак»?
– Ну… да, – устало кивнул Кертис, не зная, стоит ли ему волноваться из-за того, что он как-то связан с продажей авто. Не в первый раз бывший клиент становится сговорчивым, когда машина накрывается медным тазом. Кертис стоял на своем: – Да. У меня, кроме продюсерской компании, своя фирма по продаже авто на Вудуорд-авеню.
Джимми улыбнулся. Он сразу раскусил ложь.
– Ну, моей крошке не помешает дополнительный осмотр. А Джимми выступает только с двумя.
– Прости, братец. Или двое, или ни одной, – вмешался в разговор Марти, взяв Джимми под руку, чтобы проводить на платформу, которая должна была поднять его на сцену.
– Тогда ни одной, – твердо сказал Кертис, глядя им вслед.
Джимми пожал плечами и ступил на платформу. Он напустил на себя непроницаемый вид, а Марти нажал на кнопку, приводящую подъемный механизм в движение. Джимми потряхивал плечами и разминал мышцы шеи, как чемпион по боксу перед решительным боем, и тут перед его глазами предстали три пары красивых женских ножек. Дальше взгляд скользнул по одной паре, вверх, по бедрам, к груди и, наконец, к личику девушки, которая вместе с подружками стояла на сцене, взволнованно захихикав при появлении Джимми. Губы Лоррелл растянулись в широкой улыбке, когда их взгляды встретились. У девушки челюсть отвисла от удивления. Несмотря на то что она тащилась от звезд и всего, что с ними связано, но сама никогда не видела живьем даже какую-нибудь захудалую звезду, не говоря уж о певце, чья музыка неслась из радиоприемников. Джеймс Эрли по прозвищу Гром вырос на улицах Детройта, и редкий подросток в Мотор-сити не знал, кто он такой, и не ходил на его концерты в родном городе. Шоу Эрли было просто потрясающим. Пока саксофонисты играли, Джимми орал, прыгал по сцене, выделывая немыслимые акробатические трюки, что сделало его одним из самых необычных исполнителей ритм-н-блюза. Все пытались подражать ему, но никто не умел так вращать бедрами, орать во всю глотку и зажигать толпу в переполненном концертном зале, как Джимми, на все сто заслуживший свое прозвище. Ходили слухи, что у
