Бенни бежал навстречу старому дрессеру и физически ощущал растянутые секунды, все происходило как в замедленном кино. Он сам не заметил, как неведомая сила выбросила его из-за камней, и опомнился уже мчащимся навстречу судьбе. Все было честно: кто первый, тот и прав. Осталось несколько шагов. Дрессер выпустил пистолет, понял, что не успеет, и заученно встал в боевую стойку. Он был выше Адамса почти на голову и в плечах шире. Но раферов учили не бояться таких противников. Бенни использовал всю энергию своего бега, взлетел в воздух, вытянув вперед правую ногу с загнутой вбок и на себя ступней. Боль за прошлое и настоящее слились упругим комком и повисли тяжелой каплей на ее подошве. Удар, легкое касание, и эта смертельная доза энергии стекла в грудь полицейского, сковала смертельным холодом сердце и легкие. Не издав ни звука, Джо рухнул на бетон. Все было кончено. Бенни не сомневался, что противник мертв, он это знал.
Георг, медленно возвращавшийся с места казни, так сосредоточенно смотрел себе под ноги, что заметил труп своего старшего товарища, лишь подойдя к нему вплотную. Два каких-то тощих субъекта сурово и молча смотрели на него. Георг онемел.
– Ну что, языка лишился? – процедил один и вынул руку из-за спины. Ствол пистолета закачался перед самым носом дрессера.
– Чарли, что с этим сопляком делать будем? Шлепнем?
– А зачем нам этот душегуб? Бери-ка, парень, своего напарника, да тащи туда, куда девчонку спровадил. Погоди, я сначала у тебя шокер с пистолетом позаимствую.
Георг как загипнотизированный смотрел на тело Джо, он не верил своим глазам. Парень безучастно отреагировал на прикосновение одного из незнакомцев, когда тот отбирал у него снаряжение, но когда он хлопнул его по плечу и повторил предложение поднять труп, Георг очнулся.
– З-з-ачем? – прохрипел он, заикаясь.
– Похоронишь в этой вонючей яме, – отозвался второй незнакомец, не сводя с Георга пистолета.
– А потом сиганешь вслед. А хочешь, вместе, – подхватил разговор другой. – Мы тебе полную свободу выбора даем.
Молодой полицейский всхлипнул и вдруг сел на землю. Беспомощно раскинув колени, он громко и по- детски зарыдал. Взахлеб, с обильными слезами и совсем без слов.
Пульдис толкнул локтем Адамса.
– Слюнтяй.
– Точно.
Они переглянулись. Бенни отрицательно помотал головой, Чарли все понял, и ответил пожатием плеч, мол, как скажешь, командир. Они подождали, когда истерика пойдет на убыль, потом Чарли подошел к Георгу и слегка пнул его ногой.
– Ладно, падаль, жить будешь. Подбирай мертвяка и волоки к затону. Скорее, пока не передумали!
Георг вскочил и, взвалив на плечи труп напарника, понес его к пропасти. Несколько раз он спотыкался, так как все время оглядывался на идущего следом Пульдиса. Взгляд у того был злой, он шел и непрерывно сердито ворчал:
– Шеф от тебя смерть отвел, он добрый, а я бы тебя скинул. Ишь, мрази, натешились девкой, и тут же губить! Спокойно отвезли бы ее обратно в поле и выпустили. Она же дох, не помнит ничего, пропалывала бы спокойно грядки дальше.
– Я не хотел, – не выдержал жуткого монолога Георг, – я уговаривал, а он уперся: из графика выбьемся. Она мне понравилась, мне так ее жалко. – У Георга опять полились слезы. – А он еще меня же и заставил…
– Хватит скулить! Кидай вниз.
– А что будет со мной?
– Следом не хочешь?
– Нет, нет, не надо!
– Иди вперед. Дернешься – убью с огромной радостью. А что с тобой делать, командир решит. Шагай.
ГЛАВА 28
Четвертые сутки Глетчер полз по намеченному маршруту в своей Черепахе. Временами ему казалось, что он только что высадился на чужой планете. И ничего не было, ни Хармана, ни Алисы, ни Новой Цивилизации, ни этих пяти тысяч лет! Все это лишь анабиозные грезы, а настоящая действительность – здесь, на Свалке. Она состояла только в бесконечных горах мусора – от горизонта до горизонта. Даже небо здесь было какое-то не такое: дымчато-серое, нависшее. Анализ показал, что это испарения от процесса гниения и что они стелятся низко, метрах в пятидесяти от земли, но глаза их воспринимали как небо. От этого на душе было неуютно и тоскливо.
– Барри, как слышишь?
Глетчер взглянул на часы: 18.00, время очередного сеанса связи.
– Слышу хорошо, шеф, – буркнул в ответ астронавт.
– Опять на титулы перешел, – в голосе тестя слышалась укоризна, – мы же договорились.
– Ну, извини, отец. Противно здесь, настроение плохое, по Алисе скучаю.
– Держись, она тебе поцелуи посылает.
– Спасибо. Я ей их тоже посылаю.
– Новенькое что-нибудь есть? Необычное?
– Нет, отец. Пока все сходится с вашей статистикой. Много нитратов в почве, вернее, в мусоре; полно тяжелых металлов, органики неясного для меня происхождения, но она у вас тоже фиксируется. В атмосфере множество пиролизных и углеродистых примесей, азотистых соединений. Не хотел бы я дышать этой смесью.
– Барри, а как с фауной?
– Богатеет, отец. Вчера кроме червячков да плесени ничего не было, а сегодня знатный улов, вся ловушка забита.
– Что там?
– Во-первых, крысы. Полутораметровые.
– Какие?!
– Полутораметровые. Сто с лишним килограммов веса. Очень специфичны. Внешне они обычные, только сильно увеличенные крысы, а по повадкам – как кроты. Отец, внимание, передаю байт-пакет.
Черная крыса, возникшая на объемном экране Хармана, была с мощными лапами с огромными когтями. Форма головы была туповатой, а вся пасть усеяна несколькими рядами зубов.
– Да она как акула! – изумился Харман.
– Абсолютно верное сравнение, отец. У нее четыре ряда острых зубов: первый, рабочий, остальные на подхвате. Кость зубов чрезвычайно крепкая для органики. Думаю, такими зубками запросто можно перекусить стальной прут в полсантиметра диаметром.
– Вскрытие делал?
– Да, насколько это возможно делать манипуляторами.
– Еще сюрпризы есть?
– А как же! Посмотри в носоглотку. Следующая картинка в моем байте. Вот, видишь, пасть не сообщается с носом. Кстати, обрати внимание, какой он большой, а сразу за ним идет какая-то мякоть, наверное, что-то вроде фильтра.
– Чем же они питаются?
– Наверное, всем, что человечество посылает на Свалку. Может, и охотятся. Здесь есть и мелкие зверушки, не то черви, не то землеройки. Видел, но не поймал пока.
Возникла пауза.
– Отец, как Алиса себя чувствует, почему на сеанс не пришла?
– Чувствует себя хорошо, а на сеансы ее врачи не пускают.
– Это почему же?
– Она как с тобой повидается, потом весь день плачет. Врачи говорят, это вредно для плода. Плохое
