нам рассказать — всё совершенно невинно, я же понимаю... А знаете, как я вижу эту сцену?
— Как?
— Мне кажется, что вы, пользуясь преимуществом в возрасте... и барельефности мускулатуры... Пытаетесь украсть у меня мою возлюбленную! Рассказываете нам тут басни про медуз... А на самом деле в вашей сказке всё очень просто — вы не хотите прямо признаваться в любви и делаете это посредством проекции... Напускаете на нас какие-то туманности... андроидов...
— Я на самом деле её видел! Но то, что она похожа именно на Лену, это я... Это могло мне показаться, Лена — это была первая человеческая голова, которую я увидел после той, что была под водой. Но при этом я не давал ни малейшего повода...
— Это точно! — воскликнула Лена. — Вы даже не заметили, что я — не только голова, что у меня ещё есть тело — вот высшая степень воспитанности, Доплер! Как ты можешь его упрекать?
— Ладно, остыньте. Осколок в глазу у меня, понимаете? Вот вам и весь эффект Доплера, молодой человек... Сидите, сидите, я же вам не говорю, что это так и есть. Я уже научился с этим справляться... Каждый раз говорю себе, что люди на самом деле не такие, что это мне только так кажется... Ведь правда, что мне это только кажется?
— Правда, — сказал Переверзев, — конечно, правда... Но прозрачную голову под водой я всё-таки видел!
— Хорошо, я буду считать ваши слова предупреждением. Взгляд со стороны бывает, знаете... Самый верный...
— Ну ничего себе, — рассмеялась Лена, — ты веришь в эту клевету? Попробуй лучше коктейль, мне нравится.
— Я не пью в это время суток, — сказал Доплер, — попробуйте вы, молодой человек.
— А я вообще не пью.
— Вот это я понимаю, — сказал Доплер. — Друзья мои, а вы обратили внимание на стены этого заведения?
— Зеркало, — сказал Перверзев, — овальное там висит.
— И всё? А внутри? Вы не можете прочесть вслух, что вон там написано, а то мне плохо видно...
— Осколок мешает?
— Наоборот, я не вставил линзы... Чтобы в море не потерять. Нет ничего печальнее, чем потерять в море линзу, знаете... Это всё равно что быть каплей... и попасть в океан.
— «Держу бокал, — прочёл Переверзев, глядя на стену, — в нём блеск огня и пламень счастья и восторга. И с восхищеньем на меня краса свою любовь исторгла...»
— Знаете, я пожалуй пойду посмотрю вблизи, — сказал Доплер, — там ещё какие-то фотографии...
Доплер встал из-за столика, подошёл к кирпичной стене и увидел, что к ней прикреплены фотографии Аксёнова, Е. Попова, Приставкина... Все они были запечатлены в обнимку с одним и тем же незнакомым Доплеру человеком, и Доплер сделал вывод, что это и есть местный поэт, чьи стихи украшают стены заведения. «Этот „Богдан“ нам Богом дан», — прочёл Доплер и вспомнил, что заведение так и называется. Табличка же висела над входом, а возле двери были столбиком высечены фамилии посетивших это место литераторов, десятки, если не сотня фамилий, среди которых кого только не было... Мда, — сказал Доплер, — чего не бывает... Весь цвет литературы эсэсэcэр... А с другой стороны, что тут такого уж удивительного — ну, Ложко (так звали поэта — Доплер узнал это из подписей, которые различил под фотографиями) в обнимку с Аксёновым, ну и что такого... Доплер подошёл к полке, на которой стояли книги сфотографированных классиков, раскрыл «Вольтерьянцы и вольтерьянки» и прочёл: «Так вы отправите, девы, меня в царство Тартара! Млеет мой старческий органон, булькает негой; боюсь за сосуды... Разве ж поэты стареют? — что-то ему возразило. Величие нарастало. — Или Овидия ты позабыл, доблестный старче?» «Вполне могли спеть дуэтом», — подумал Доплер, закрывая книгу и снова глядя на фотографию, где Аксёнов стоял рядом с поэтом Ложко. За их спинами виднелся вокально-инструментальный ансамбль на маленькой сцене. Кирпичная стена благодаря фотографиям и надписям-цитататам показалась Доплеру куском декорации... Из какого-то старого черноморского водевиля... Доплер обернулся к столику и тихонько присвистнул. Теперь уже там было два молодых человека... «На юге по вечерам на свет слетаются мужики...»
Вся троица оживлённо о чём-то беседовала. «О Бойсе? — подумал Доплер. — Навряд ли... Песенка такая была: „бойс, бойс, бойс“... Вот это ближе к теме, да...»
Лене всё это явно нравилось... Что, в общем-то, было вполне естественно... Вот только лицо у второго субъекта что-то не внушало доверия... Чтобы смотреть спокойно со стороны... На эту медузу... Готорна? Натаниеля... У медузы, кстати, двадцать четыре глаза... Здесь бы ровно столько камер и надо было установить... Слежения...
Лена, конечно, не ребёнок, но запросто может заиграться, — думал Доплер, возвращаясь к столику, — а чем тогда отстреливаться? Есть ли ещё порох в пороховицах?
Второй подсевший тоже оказался большим любителем кино. Все фильмы Доплера он не видел, но одно название произнёс... Да и вообще выказывал всяческое уважение. Доплеру это польстило. Он решился выпить с ребятами стопку водки.
Точнее, с одним ребятёнком, потому что атлет в самом деле ничего не пил алкогольного...
— Вот вы напрасно, — говорил тот из них, который пил, — смеётесь над Ложко. Как говорится, художника легко обидеть... А он зато мужик настоящий был...
— Он что, умер? — спросил Доплер.
— Нет, но его инсульт разбил. Лежит бедняга, не встаёт... Он же не может вам ответить... Он настоящий поэт, вон на стойке его стихи лежат, видите стопочки? Не надо его обижать, ладно?
— Конечно, не надо, — сказал Доплер, — простите, а вы ведь тоже слагаете? Я угадал?
— Нет. Я писал когда-то песни, но уже давно завязал... А то, что здесь всё так грубовато, так это даже по приколу, понимаете?
— Где грубовато?
— Здесь, в «Богдане». Мне вот ваш приятель сказал, что вы это всё воспринимаете, как какой-то гротеск. Да ещё и напротив входа в «Литфонд»...
— Я не знаю, что вам сказал молодой человек, но мы ничего такого не обсуждали... Просто не успели.
— А я всегда иду с опережением. И я вам вот что скажу: это как раз очень правильное место.
— Я с вами согласен. Это не гротеск, нет... Это грот... Это мавзолей какой-то, знаете...
— Это точно! Точно! Хотите, я вам расскажу, как на самом деле книжки пишутся?
— Хотим, — сказал Доплер, — будьте так добры, расскажите нам наконец-то, как пишутся книжки.
— Слушайте. Это было году в 91-м, то ещё было времечко, сами всё помните... Ну вот, и в нашей команде весёлых разведчиков... Завелись тогда три «крысы», наш бригадир их быстро вычислил... Но они успели смотать удочки. Шеф из принципа решил их найти, и мне это поручил. Я узнал от шестёрок, что уроды попрятались в тоннеле метро, в таком тупике, заброшенная ветка там была, ну начали когда-то копать линию... И бросили... Мы взяли с пацанами автоматы, дрезину, поехали... Но они почуяли — к рельсу ухо, что ли, приложили... Чингачгуки... И снова смотались, а чтоб нас запутать, сделали метки на стенах, стрелки такие со своими именами, типа, «Коля, здесь не забудь свернуть», мы поехали по этим меткам, а они вели в действующий туннель, чуть под поезд не попали, подстрелили на слух какого-то бомжа, но крыс так и не нашли... Вышли чёрт-те где на землю, из какого-то депо, ну да, мы же в депо заехали... Ну вот, вышли, сели в трамвай и стали это обсуждать по дороге, крысы, мол, обманули нас своими метками, слова написали на стенах... А через неделю или две еду я снова в трамвае — тачку тогда сдал в ремонт, и слышу, как старушка старушке без вазелина втирает: «В метро крысы-мутанты завелись... Огромные, величиной с овчарок... И разумные... Даже писать могут, люди сами видели, как они на стенах слова писали, на особом своём языке...» Смеётесь? Я тогда тоже посмеялся... Но это было только начало! Был у нас такой врач участковый, его все называли «поющий доктор», он пел, когда на вызов приходил, пока стетоскоп вынимал. Потом замолкал на время, а потом опять себе под нос чё-то напевал. Я его однажды чуть не завалил, без дураков... Он моей жене аппендицит лечил — при помощи массажа поясницы... Она, бедная, уже сама
