Но самого П. А. Столыпина я считаю злейшим врагом парламентарного министерства, преследовавшим с самого начала цель — расстроить комбинацию, в которой для него самого не находилось места. И это мое впечатление находит себе полное подтверждение в записках Шипова.
Вот как передает Шипов свою беседу с Н. Н. Львовым 26 июня 1906 г. по поводу, того, что именно заставило П. А. Столыпина обратиться к нему, Шипову.
«Все более и более обостряющиеся отношения между правительством и Гос. Думой и вызывающее, положение, занимаемое последней, говорил Н. Н. Львов, приводят П. А. Столыпина к убеждению в необходимости роспуска Думы. Но, приходя к такому заключению, П. А. Столыпин оценивает все значение этого опасного шага и признает, что он не может быть сделан настоящим Правительством с И. Л. Горемыкиным во главе, не пользующимся надлежащим авторитетом, и полагает, что роспуск Думы должен быть произведен обновленным правительством, имеющим во главе общественного деятеля, пользующегося доверием в широких кругах общества, и таковым лицом П. А. считает меня. Государь одобрил предположения П. А. Столыпина и поручил ему переговорить со мной».
Итак, идея П. А. Столыпина была создать министерство «общественного доверия» для роспуска Думы, — и эта идея была усвоена государем, «одобрившим» его предложения. Понятно, что на такой акт даже и умеренные общественные деятели типа Д. Н. Шипова пойти не могли. Шипов отвечал Н. Н. Львову решительным отказом от каких-либо переговоров на эту тему и, «увидав, что многие считают возложение на него поручения образовать новый кабинет вопросом предрешенным», решил, чтобы, «не давать повода для укрепления такого рода слухов», немедленно вернуться в Москву, откуда только что приехал.
Сравнительно с позицией Н. Н. Львова (тогдашнего кадета), это была позиция чрезвычайно лояльная, что вполне соответствовало прямоте характера Д. Н. Шипова. Но ему не удалось ее выдержать. На следующий день его предупредили, что 28 июня он будет принят государем. Тотчас же H. H. Львов передал ему приглашение П. А. Столыпина, — повидаться перед аудиенцией. Вечером этого дня свидание состоялось, в присутствии H. H. Львова и А. П. Извольского. Вот как передает Д. Н. Шипов заявления Столыпина.
«П. А. Столыпин говорил то, что мне уже было сообщено Н. Н. Львовым, очень резко отзывался о неработоспособности Государственной Думы, о выступлениях ее отдельных членов, доказывал необходимость ее роспуска и просил меня высказать мое отношение к этому предположению…
Все высказанное мною относительно роспуска Думы, вступая в противоречие с сложившимся уже у П. А. Столыпина определенным мнением, видимо производило на него неприятное впечатление и он перевел речь на вопрос об образовании коалиционного кабинета под моим председательством. В состав коалиционного кабинета, по его предположению, должны были войти приглашенные мной общественные деятели и представители бюрократических кругов, в лице некоторых членов настоящего кабинета, причем в числе последних, кроме министров двора, военного и морского П. А. дал понять, что он имеет в виду себя и А. П. Извольского.
Я выразил сомнение, чтобы образованный указанным путем коалиционный кабинет мог пользоваться надлежащим авторитетом в глазах народного представительства и создать необходимое взаимодействие между правительством и Государственной Думой. Оставляя в стороне вопрос об участии в обновленном кабинете представителей старого государственного строя и того впечатления, которое это участие может оказать на Думу, я говорил, что не могу рассчитывать на согласие вступить в состав предполагаемого кабинета представителей руководящего большинства Государственной Думы, а без их участия кабинет не может найти необходимую им опору в народном представительстве. Я не могу не сознавать, что пользуюсь известным авторитетом и доверием в земских кругах, но за последнее время, при постановке на очередь вопроса о преобразовании нашего государственного строя, в земской и городской среде наметились два течения, причем я присоединился к сравнительно незначительному меньшинству. Н. А. Хомяков про себя и про меня отчасти верно говорит, что мы оба после манифеста 17-го октября 1905 г. стали конституционалистами по высочайшему повелению.
Хотя в настоящее время я, в силу сложившихся обстоятельств, признаю безусловно необходимым возможно полное и безотлагательное проведение в жизнь конституционных начал, возвещенных 17-го октября, и всеми силами готов этому содействовать, но, однако, мне представляется несомненным, что если в образованный мною кабинет мне удастся привлечь только своих единомышленников, как напр.: графа П. А. Гейдена, князя Г. Е. Львова, то такой кабинет встретит в Государственной Думе такое же отношение, как и кабинет И. Л. Горемыкина, причем этот новый кабинет, конечно, не может искать поддержки в традициях старого строя и будет поставлен в необходимость в самом скором времени, при неизбежном столкновении с Думой, подать в отставку. Затем я указал, что при данном составе Думы во вновь образуемый кабинет должны быть непременно привлечены представители конституционно-демократической партии, а для этого поручение образования кабинета следовало бы возложить на одного из лидеров этой партии. А. П. Извольский, по-видимому, выслушивал мои заявления сочувственно, не возражал на них и лишь высказал предположение, что мне удастся убедить представителей к.-д. партии войти в состав коалиционного кабинета и, обращаясь к П. А. Столыпину, сказал: „что касается нашего участия, то вопрос этот мы должны предоставить вполне свободному решению Дмитрия Николаевича“.
П. А. Столыпин, сделав вид, будто он присоединяется к последним словам А. П. Извольского, возражал на высказанное мной по существу, считал невозможным и слишком рискованным образование кабинета из представителей партии к.-д. и настаивал на необходимости роспуска Государственной Думы».
Политический смысл разноглася Шипова со Столыпиным изложен здесь совершенно правильно. По существу Д. Н. Шипов был, конечно, прав, что его политическая окраска чересчур умеренна для первой Думы, что участие в общественном кабинете министров старого режима немыслимо и что, наоборот, необходимо составление кабинета лидерами большинства Думы. Все это было тогда ясно для всякого. И П. А. Столыпин принужден был сообщить Шипову, что он уже имел свидание со мной.
«П. А. сообщил, что он приглашал к себе П. Н. Милюкова, говорил с ним о вероятной перемене кабинета, и П. Н. Милюков дал понять, что он не уклонится от поручения образовать кабинет, если такое предложение ему было бы сделано. В заключение П. А. Столыпин сказал, что вопрос об образовании нового кабинета может быть разрешен только Государем, и что мои соображения по этому вопросу я буду иметь возможность представить Его Величеству, так как имеется предположение назначить мне завтра аудиенцию в Петергофе».
Видимо П. А. Столыпин не сообщил Шипову подробностей о нашей беседе. Иначе, последний понял бы, почему П. А. Столыпин так решительно настаивал на роспуске Государственной Думы, как на единственном исходе. С первых же слов беседы Столыпина со мной я понял, что он говорит со мной не для того, чтобы выяснить вопрос по существу, а только для того, чтобы формально исполнить данное ему поручение и при этом найти мотивы для подкрепления собственного отрицательного мнения о кадетском министерстве. Его отрицательное отношение к предмету нашей беседы стало особенно ясно с той минуты, когда я, подобно Шипову, дал понять ему, что об его личном участии в общественном министерстве не может, быть и речи.
Он полу-иронически объяснял мне, что ведь министр внутренних дел есть в то же время шеф жандармов, выполняющий непривычные для интеллигенции функции. Вероятно, он был искренно удивлен (и в «Новом Времени» долго сохранялись следы этого удивления), когда я ответил что элементарные функции государственной власти известны моим единомышленникам. Очень вскользь и поверхностно он расспросил затем о разных пунктах нашей политической платформы.
(Трепов расспрашивал об этом очень подробно, стараясь вникнуть в детали и записывая все в своей записной книжке).
Впоследствии официально было сообщено в «Новом Времени», что на основании беседы со мной П. А. Столыпин сделал доклад государю в том смысле, что принятие моих предложений «грозит гибелью России». А. П. Извольский молчал во все время беседы, но на возвратном пути выражал мне сочувствие и прибавлял, что ему, как человеку, знающему Европу, понятно многое, что непонятно Столыпину. Вместе со мной он сокрушался о том, что русская власть всегда начинает понимать положение слишком поздно…
При таком характере нашей беседы со Столыпиным, очевидно, она не могла окончиться заявлением с моей стороны, что я «не уклонюсь» от составления кабинета. Было ясно, что до поручения составить кабинет еще очень далеко.
