Вождь с Тургином на плечах пошел туда, куда показывал маленький человек, и за ними пошел народ.
Маленький Тургин привел великанов на берег теплого и синего моря, прозрачного, как озеро, и огромного, как океан.
Неистовое ликование охватило народ великанов. Будто неразумные дети, мужчины и женщины катались на белом песке,- оглашая воздух криками восторга. А Тургин стоял в стороне и улыбался застенчивой, тихой улыбкой.
Но тут подняла руку мать Тургина и сказала:
— О люди племени великанов!.. Мой сын вывел вас из страшного леса. Попросите же новых богов, чтобы они сделали его таким же сильным и высоким, как мы.
Весь народ великанов опустился на колени и, воздев руки к небу, молил, чтобы боги исполнили просьбу матери.
— Если он станет таким же, как мы, я отдам ему в жены свою дочь, — пообещал Верховный жрец.
— Я буду его женой, — сказала красавица Танид.
Долго и горячо взывал к новым богам народ великанов, а Тургин вспоминал дивные сны, которые посещали его.
Но, стоя на коленях, он не повторял слова молитвы.
Он думал: «Боги, великие боги, если можете, оставьте меня таким, каков я есть. Может быть, я еще окажусь нужным моим великанам».
Пуд соли
Двое мужчин сидели в маленьком ресторане и пили пиво.
— Ты настоящий парень, — сказал старший из них,— мы знакомы час, а мне кажется, будто я знаю тебя всю жизнь.
— Не спеши, — сказал младший, — чтобы узнать человека, надо съесть с ним пуд соли.
— Вздор! — сказал старший. — Это выдумали математики. Они непременно хотят все измерить.
Приятели выпили еще по кружке и разошлись. С этого вечера они стали друзьями.
Летом, в одном из загородных парков, друзья познакомились с хорошенькой веселой девушкой.
Они катались на лодке, угощали девушку мороженым и наперебой рассказывали смешные истории.
Следующий вечер и еще много вечеров подряд они проводили втроем, и друзья чувствовали себя превосходно, а хорошенькая, веселая девушка смеялась все меньше и меньше.
Однажды старший друг позвонил ей по телефону и, как обычно, начал:
— Сегодня мы ждем вас...
В ответ раздалось:
— Я не приду сегодня. Приходите ко мне вы один, понимаете — один.
И трубка была повешена.
«Нет, я не пойду, — подумал старший из друзей,— ни за что не пойду».
Спустя несколько часов он сидел на широком диване в комнате с цветастыми обоями, а хорошенькая девушка и десять ее портретов, приколотых к стене, улыбались ему.
При первой же встрече в маленьком ресторане старший друг признался во всем младшему.
— Видишь, — сказал младший, — а ты говорил — пуд соли...
И он ушел, не допив кружку пива.
Вскоре началась война, а с нею и голод.
Как-то младший друг проходил мимо маленького ресторана. Он поглядел на заколоченные двери, на вывеску, грустную, словно могильная надпись, и вспомнил своего бывшего друга.
— Где-то он теперь? Жив ли? ..
Когда он вошел в знакомую комнату, старший друг лежал в кровати. Глаза его были закрыты, зеленоватая кожа, поросшая колючками бороды, обтягивала скулы.
— Это я,— сказал младший друг. — Узнаешь?
Старший открыл глаза, сказал: «Прощай» — и снова опустил бледные, иссохшие веки.
— Погоди, — сказал младший, — возьми.
И он достал из кармана кусок хлеба, жесткий, как камень, и черный, как земля.
Старший друг схватил хлеб, поднес ко рту и вдруг, взглянув на младшего, увидел его лицо, обросшее жесткими колючками бороды, зеленоватую кожу на скулах и бледные, иссохшие веки.
Он разломил кусок хлеба и протянул половину младшему.
Младший взял кусок хлеба и спросил:
— А соль?
— У меня давно нет соли, — сказал старший.
И друзья молча ели хлеб, жесткий, как камень, и черный, как земля.
Ясно, как дважды два...
Он был такой рыжий, что ребята говорили, будто от него можно прикурить.
— Тебе повезет, сынок, — утешала его мать, — рыжим всегда удача.
И Рыжему везло. Старенький учитель, боясь ослепнуть, редко вызывал его к доске, соседский бык распорол ему ногу так, что Рыжий целую неделю провалялся в постели, читая книги о знаменитых сыщиках, а стоило ему выздороветь — в город приехал цирк.
На базарной площади вбили колышки, натянули грязный, вздутый, как парус, брезент. Удивительные вещи творились под этим брезентом — ученые собаки пили кофе из чашечек и читали «Губернские ведомости», фокусник глотал раскаленные угли, словно пончики с повидлом, огромный Силач сгибал кочергу и повязывал ее бантиком вокруг шеи.
Другие мальчишки долго клянчили у родителей стертые пятаки, мечтая хоть разок попасть в цирк, а Рыжий каждый вечер, совершенно бесплатно, сидел на первой скамейке и, когда кончалось представление, отправлялся гулять вместе с огромным Силачом по горбатым, пыльным улицам, и все завидовали ему.
— Этот Силач суеверен, — заявлял учитель истории, — он думает, что рыжие приносят счастье. Суеверие— явление весьма распространенное. Еще Кай Юлий Цезарь...
— Оставьте! — перебивал его учитель арифметики. — При чем тут ваш Кай? Ясно, как дважды два, он приучает мальчишку к делу. Бесспорно, как трижды три, он сделает из него силовую величину.
— Всякому культурному человеку известно, к чему привело суеверие Филиппа Македонского и Андрея Суздальского-младшего, — продолжал историк.
— Не тревожьте зря вашего Филиппа, — сердился математик. — Ясно, как семью семь, мальчик будет силачом. Бесспорно, как восемью восемь, мы еще услышим о нем.
До глубокой ночи спорили ученые люди, а рыжий узкоплечий мальчишка уже спал, и ему снились великолепные сны. Он видел себя огромным и сильным, как его покровитель. Мускулы у него на руках выросли большие и круглые, как два футбольных мяча, на голубой ленте через плечо висело столько серебряных медалей, что и не сосчитать.
Рыжему снилось, что он поднимает за шиворот и закидывает на самое высокое дерево злого и жирного городского мясника и тот хнычет и клянется больше никогда не бить своего маленького сына.
Наступало утро. Шел день. Вечером Рыжий снова сидел на первой скамейке под грязным, вздутым, как парус, брезентом, восторженно глядел на ученых собак, на фокусника, глотавшего раскаленные угли.
Три барабанщика что есть мочи били в три турецких барабана. Три трубача дули в три длинные трубы. Три музыканта гремели медными тарелками, и на арене появлялся Силач. Он кланялся публике, поднимал тяжелые гири, бросал их себе на плечи и на голову, сгибал кочергу, и все хлопали в ладоши. Силач ложился спиной на песок. Десять здоровенных мужчин выносили деревянный помост, клали его на грудь Силачу, вытаскивали пианино и ставили его на помост. Затем выходила маленькая старушка и садилась за пианино.
