– Сейчас вам Петрович вклеит по первое число за то, что кого надо в лицо не узнаете, – пытаюсь шутить я, но самому мне не очень уютно. В воздухе витает какая-то скрытая угроза. Через пять минут приходит начальник охраны, Александр Петрович Алексеев.
– Привет, Петрович, – говорю я, – твои бойцы чего-то совсем заработались, своих не узнают.
– Антон? – Петрович меняется в лице. – Ты как сюда попал? То есть… я хотел сказать… ну…
– Понимаю, понимаю. Не каждый день видишь воскресшего пророка. Я живой, даже не раненый. Можешь меня потрогать. За рукав. Только не обнимайся, а то мало ли что про нас с тобой подумают, – шучу я.
– Пропустите, – бросает Петрович, – Антон, мы все думали… в общем, очень рад тебя снова видеть. Сказали же, что ты погиб и…
– Знаю, знаю. Не верь газетам, Петрович, врут они. Ну, давай веди меня к Вербицкому.
– Да, Антон, конечно. Давай только сначала позвоним ему из моего кабинета. Сам понимаешь, ситуация неординарная.
– У вас тут какая-то паранойя развилась за время моего отсутствия. Чего, на осадном положении, что ли?
– Нет, Антон, что ты. Но все-таки…
Мы приходим в кабинет Алексеева, и он звонит по прямому телефону Вербицкому. Докладывает о моем появлении, слушает ответную реакцию, кивает, говорит «есть», кладет трубку и знаком приглашает меня на выход. Мы некоторое время идем молча, затем я отмечаю, что мы движемся к пожарной лестнице, всегда закрытой, что вызывает мое недоумение.
– Ну что, «добро» получил? – спрашиваю я.
– Ага.
– А куда мы идем в таком случае?
– По пожарной лестнице пойдем. Там на шестом этаже с нее есть вход в кабинет Вербицкого. Отдельный. Для экстренных случаев.
– А сейчас у нас что? Экстренный случай, тот самый?
– Антон, ты пойми, шеф просто не хочет людей будоражить. Тут все дни все в цветах, газеты, радио, телевизор, Интернет – везде плач и стон по убитому гражданскому заступнику. А тут ты воскресаешь. Не стоит людей нервировать. И слухи ненужные рождать. Вот как все выяснится, так и объявим, а пока…
– Так чего выяснять-то? Я вот он – жив и здоров. Или тебе и всем на этот случай какая-то отдельная инструкция нужна? Справка от Ангела, стоящего у входа в Чистилище, что не принимал меня? Или что отпустил обратно на землю, до срока?
– Антон, вечно ты со своими шутками. Ну не так я выразился. Я имел в виду, что сначала ты поговоришь с Вербицким, а потом вы вместе выступите перед всем народом, сообщите, что ты жив, и все прочее.
– Ну вы даете…
Мы вышли на этаж с черного хода, быстро миновали коридор, пустую приемную (вероятно, секретаршу Вербицкий срочно попросил удалиться) и зашли в кабинет:
– Антон, как я рад тебя видеть, ты не представляешь! – Вербицкий встал из-за стола, чего раньше за ним не водилось, и, подойдя ко мне, обнял.
– Я тоже, Аркадий Яковлевич, я тоже, рад, так сказать, наконец узреть родные пенаты.
– Коньяку?
– Да, и давайте я Ольгу попрошу, чтобы кофе сделала. Я неделю хорошего кофе не пил, отвык.
– Я сам, я сам. Ольги нет пока. – Вербицкий вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
Видимо, небо все-таки упало в Дунай или на Северном поле вымерли разом все медведи, если Аркадий Яковлевич собственной персоной пошел мне за кофе и коньяком. Или произошло кое-что более интересное. Вербицкий вернулся с подносом, на котором стояли две чашки кофе, два бокала и бутылка коньяка.
– Ты не представляешь, что тут творилось все это время. Телевизор, газеты, выступление депутатов в Думе. Ты, как я понимаю, уже что-то видел или слышал?
– Я четыре дня до Москвы добирался на телеге, потом попутками, потом поездом. В провинции, Аркадий Яковлевич, еще нет того технического прогресса, к которому мы привыкли.
– Да, да. Я забыл. Выбираюсь не часто, сам понимаешь.
– Я вот тоже выбирался не часто, теперь выбрался. Нда… А газетку я видел одну. «Московский комсомолец» со статьей про смерть защитника гражданских свобод. На Курском вокзале, перед тем как меня в милицию забрали.
– В милицию? – насторожился Вербицкий. – А за что тебя забрали?
– За бродяжничество, – смеюсь я, – на допросах пытались мошенничество шить. Чужой паспорт, да еще и на имя правозащитника, сами понимаете.
– И что ты им говорил, ну… что они у тебя спрашивали?
– А ничего. Продержали двое суток, потом отпустили. Как сказал их майор, «вроде ты – это он, а вроде он мертвый». В общем, разбираться не стали особо.
– Ну ладно, что я тут тоже?… Ты лучше расскажи, как ты выбрался, Антошка, – хлопнул меня по плечу Вербицкий, – ну молодец, ну красавец.
– Нет, Аркадий Яковлевич, лучше сначала вы мне расскажите, как все произошло.
– В смысле?
– В прямом. Как вышло, – я запинаюсь, пытаясь подобрать правильные слова, – как вышло, что вертолеты расстреляли нас в упор?
– Ты понимаешь, Антон, тут долгая история, – начал Вербицкий, пожевав нижнюю губу.
– А я никуда не тороплюсь. У меня времени – вагон. Мертвые – они не спешат.
– Ну. В общем и целом. Если коротко и по сути. – Меня всегда бесила эта идиотская манера Вербицкого городить огород из вводных слов-паразитов перед тем, как начать говорить на какую-то серьезную тему. Я откинулся в кресле, глотнул коньку и приготовился выслушать еще пару-тройку предложений из серии «собственно говоря», «вероятно, стоит начать с» и тому подобных. Но неожиданно он перешел к сути вопроса:
– Антон, произошла нелепая случайность. Вмешался тот самый идиотский человеческий фактор. Ты помнишь, что когда мы заряжали военных, то договаривались, безусловно, с генералами. Потом приказ пошел по цепочке. От генерала к полковнику, от полковника к… и так далее. Пока не дошел до командира эскадрильи.
– И? – у меня начинает стучать в висках оттого, что я понимаю, к чему клонит Вербицкий. Я залпом допиваю коньяк и наливаю себе еще бокал. Я уже не в силах сидеть, поэтому отхожу к окну и слушаю оставшуюся часть рассказа, стоя спиной к Вербицкому.
– И командир эскадрильи повел вертолеты через грузинскую границу. Только была одна беда у этого командира. Он когда услышал, что приказ секретный, что говорить об этом нельзя, что брать на задание нужно только проверенных людей, он это по-своему истолковал. Решил, что враги России готовят какой-то заговор…
– Что в общем и целом соответствует действительности, – вставляю я.
– Ну да… то есть не в том дело. А дело в командире эскадрильи. Короче говоря, он прилетел на место события и нажал на гашетки. Решил, что он американских диверсантов уничтожает или израильских, я не знаю.
Бокал выпадает из моей руки на пол. Я выдавливаю из себя одну-единственную фразу:
– Как просто…
Вербицкий подходит ко мне, кладет руку на плечо и говорит тихим и печальным голосом:
– Все самые важные в истории события реализовывались по очень простым сценариям, Антон. Я рад, что ты смог выжить. Ты герой, Антон, не сочти за высокие слова, но ты просто герой.
– Аркадий Яковлевич, я не понимаю. Ну ладно этот командир, больной оказался. Но подчиненные-то его? Они что, тоже идейные?
– Видимо, да. Их уже не спросишь…
– То есть?
– Когда я узнал об этом, я задействовал наших людей… В общем, никого уже не спросишь.
– Хорошо. А какого черта они летели с боевыми зарядами, если договорились, что использовать будут
