холостые? Им же заранее не говорили, что там будут «враги России»?
Вербицкий подходит к журнальному столику, опрокидывает в себя бокал с коньяком и начинает говорить очень громко и эмоционально:
– Я не знаю, Антон, понимаешь? Хотя мне положено знать все, но я не знаю. В этой истории больше вопросов, чем ответов. Она в принципе из разряда фантастики. Но мы-то с тобой знаем, что она случилась в реальности? В этой стране всегда так. Тут невозможно прогнозировать, потому что всегда найдется долбоклюй, псих или ура-патриот, который все обосрет в нужный момент. Тут у людей отсутствуют общепринятые человеческие инстинкты и правила поведения. Например, не лезть не в свое дело, думать о последствиях, беречь голову, не стоять под стрелой. Именно благодаря таким людям Россия всегда выигрывала войны. Вот и нам такой красавец попался. Матросов, блядь. Да еще и с техникой. А она в руках идиотов хуже атомного оружия, сам понимаешь.
Я смотрю в окно и вспоминаю, как я стоял на той чертовой поляне и думал, почему вертолеты летят со стороны Грузии. Как я рисовал себе хитрые схемы, благодаря которым пилоты сэкономят горючее и, продав его, купят два ящика водки. Да. Прав Вербицкий. Весь сермяжный вопрос российской истории в матросовых, а не в водке. Хотя какая теперь, собственно говоря, разница? Но тем не менее я задаю Вербицкому вопрос:
– Аркадий Яковлевич, а почему вертолеты летели со стороны грузинской границы?
– Откуда?
– Вертолеты появились над лесом со стороны Грузии. По уму они же должны были появиться с российской стороны.
Вербицкий задумывается на мгновение, затем произносит:
– Антон, честно говоря, я не знаю. Меня же там не было. К сожалению. Если бы был, то, может, все бы пошло по-другому. Хотя какого черта я несу? Ничего бы я не исправил. Я не знаю, Антон. На пленке видно только, как вертолеты стреляют. Невозможно определить, откуда они прилетели. Видны только их опознавательные знаки.
Я встрепенулся:
– А что, есть пленка? Откуда?
– Ваха с ребятами своими после того, как вертолеты улетели, пытался помочь раненым и наткнулся на камеру американцев. Она каким-то чудом не пострадала. Ее использовали для трансляции по телевидению.
– Аркадий Яковлевич, – тихо говорю я, – кто-то еще выжил?
Вербицкий достает из бара еще один бокал, наливает коньяка и протягивает мне.
– Никто, Антон, никто не спасся. Все там остались. Давай помянем ребят.
Мы выпиваем не чокаясь, и я сажусь обратно в кресло. Вербицкий занимает свое привычное место за столом.
– Аркадий Яковлевич, а что дальше было?
– В каком смысле, Антон?
– Ну, в медийном… что было дальше? Смерть Антона Дроздикова в прямом эфире и вся прочая информационная канва события.
– Все-таки я в тебе не ошибся когда-то. Ты настоящий профессионал. Другой бы после такой мясорубки сопли бы распустил, а ты сразу задаешь вопросы, касающиеся твоей непосредственной деятельности. Уважаю.
– Спасибо большое. Но все-таки можно подробнее про мою непосредственную деятельность? А точнее, про меня. Как эта история была преподнесена в СМИ?
– После того как Ваха с ребятами начал обследовать поле после обстрела, он наткнулся на тело в твоей куртке, только без головы. Вообще многие тела было довольно трудно опознать. Кстати, что за история с курткой?
– Я отдал куртку Джеффу, он мерз сильно…
– А сам Джефф?
– Самого Джеффа я последний раз видел перед тем, как потерять сознание. Точнее, не его самого, а только его голову.
– В смысле?
– Ну, она приземлилась рядом со мной…
– Ужас. Кошмар.
– Да уж… Что было после того, как вы получили пленку?
– После того как мы получили пленку, мы передали ее западным каналам. С легендой того, что на новой грузинской заставе журналистами из России и США осуществлялись съемки того, как Грузия укрепляет свои границы, чтобы пресечь проникновения на ее территорию боевиков из Чечни. В этот день российские вертолеты, углубившись на территорию Грузии, нанесли удар по заставе. Вследствие которого погибли не только военные, но и простые журналисты. Американцы подали в наш МИД ноту протеста, хотят вынести на обсуждение в ООН вопрос о вводе миротворцев на территорию, прилегающую к грузино-российской границе. Официальные власти, конечно, опровергают факт обстрела грузинской погранзаставы своими вертолетами, ссылаясь на то, что бортовые номера не числятся ни за одной воинской частью. Требуют предъявить тела. Грузинские власти пока отказываются. Американцам наши деятели из МИДа предъявляют съемку местности со спутника за две недели до происшествия. На съемке ясно видно, что в указанном месте никакой заставы нет. Некоторые европейские страны показывают свои съемки из космоса, говорящие о том же. Американцы пока тянут волынку, говоря, что их спутники в то время не осуществляли съемку этой территории. В этом, конечно, неувязочка, но в целом задача выполнена. Буря в стакане началась. Через неделю все забудут, была там застава или нет, главное, что есть факт расстрела журналистов. Внутри страны уже оппозиция выходит на митинги, правозащитные организации…
– Это понятно, стандартная схема. Я интересуюсь тем, как освещалась моя смерть?
– Вот ты о чем… – Вербицкий сделал глоток коньяка. – Ты понимаешь, Антон, мы профессионалы. Я это знаю, ты это знаешь. И если абстрагироваться от чувств, то придется признать, что мы на войне. Ты сам не раз говорил о великой отечественной медиавойне, помнишь?
– Припоминаю, и что?
– А то, Антон, что мы солдаты. Мы не могли использовать твою смерть иначе. Если бы на твоем месте оказался я, а ты на моем, то ты бы себя повел так же. Как профессионал. В общем, мы запустили в СМИ информацию о том, что власти знали о твоем нахождении в Грузии. И этот удар был не по грузинам, но по голове российских оппозиционных СМИ. Власть настолько обезумела от вкуса крови, что не может остановиться. И так далее. В общем, сделали из тебя героя-мученика. Все по классическим схемам.
– Ай, молодца! – Я хлопаю себя ладонями по коленям и встаю. – Ох красавцы какие, ну ты подумай. Действительно настоящие профессионалы.
– Антон, ты поступил бы также на моем месте.
– История не терпит сослагательных наклонений. В данном случае это сделали вы, а не я.
– Антон, формат, в котором мы работаем. Медиасреда – она же бесчувственна и неразумна, ее формат…
– Аркадий Яковлевич, вы, по-моему, с коньяком переборщили. Вы уже путаете тех, кто в формате работает, с теми, кто его создает. Вы уж определитесь, господин Вербицкий, пока нас тут только двое, а то некрасиво получится. Все-таки вы в формате работаете или вы его создаете? Кто, по-вашему, заставляет нас ежедневно пудрить мозги аудитории? Кто это такой, этот мифический и бесчеловечный формат? Что же это за душегубка такая – медиа? Бесчеловечная, бесчувственная и неразумная, а?
– Антон, я хотел сказать…
– А не надо хотеть и говорить разные вещи. В этом проблема, понимаете? В том, что мы хотим сказать одно, а говорим другое. А подразумеваем вообще третье. Так все же, Аркадий Яковлевич, где эти неодушевленные убийцы людского сознания? Два ангела ада «медиа» и «формат», а?
– Антон, я тебя прошу. Я понимаю, что все мы нервничаем сейчас. Ты очень взвинчен, еще бы, пережить такое. Но все-таки я тебе прошу…
– А я вас прошу, ответьте, кто это? Не можете? Тогда я за вас отвечу. Это мы с вами. Вы – »формат», а я – «медиа», которая работает в этом формате. Или наоборот, как вам больше нравится. И не надо мне тут
