гнать про неразумность медиа. Она очень даже разумна, потому что ОНА – ЭТО МЫ. Мы «media sapiens», и поэтому и формат, и информационная среда, и приемы доведения информации до аудитории – все это мы. А мы очень разумны. Ого! Я бы даже сказал, таких разумных еще поискать надо. Вот про бесчувственность это вы правильно сказали. Только опять же это не медиа бесчувственна, это мы – бесчувственные и аморальные твари, движимые жаждой наживы и тщеславием. Посему давайте сегодня проявим неслыханную щедрость – хотя бы друг другу лапшу на уши вешать не будем, а?
– Давайте. Тогда, Антоша, дорогой, давай вернемся в русло столь любимого тобой цинизма, а?
– Давайте. Цинизм – он хотя бы честнее.
– Вот-вот. Про честность давай. Когда Горчакова подралась с собственными строителями, кто предложил двигать в прессу легенду о том, что ее как известную правозащитницу избили «Наши»? Не ты ли, Антон?
– Ну, я, и что?
– А то, что чья бы корова мычала. А метро? А Зайцев? Начал мне тут задвигать про медиа сапиенс, философ доморощенный. Я-то, старый дурак, еще сижу и слушаю. У тебя у самого какие принципы и какая мораль?
– Никакой. Как и у вас.
– Так чего же ты хочешь? Ты умер. Точнее, мы думали, что ты погиб, и решили на этом выстроить удар. Сам посуди. Тебе как мертвому разве не все равно, кто и в каких целях использует твое имя?
– Может, мне мое светлое имя дорого как память?
– Ай, – отмахнулся Вербицкий, – брось ты. На наших именах пробы негде ставить.
– Согласен. И что дальше будет?
– В смысле?
– В прямом. Со мной что дальше будет?
– Будешь жить, я так понимаю, долго и счастливо. Говорят, что кого хоронят раньше срока, тот долго жить будет.
– Это из области мистики. Я говорю о практическом плане. Я же теперь воскрес. И как нам всем с этим жить?
– Да… надо подумать…
– Может, церковь создадим? Имени отрока Антона, от кровавой гэбни умученного и счастливо воскресшего? Я буду мессией, вы – апостолом. Прибыль пополам? Идет? Или даже вы будете воскресителем меня. А чо? Грабовой же «воскрешает» людей и неплохо зарабатывает на этом. Только у него, в отличие от нас, нет доказательств, никто еще не видел ни одного воскрешенного им человека. А у нас сразу живой воскресший. Да какой!
– Да брось ты ерничать, – Вербицкий встает со своего стула и начинает ходить по комнате, – без тебя тошно, клоун. Задача…
– Да уж, неожиданно воскресший рояль в кустах задавил весь оркестр.
Мне уже по-настоящему смешно и безумно любопытно, каким образом Вербицкий вырулит ситуацию со мной. Такое впечатление, что это будто бы и не со мной происходит. Какой-то политический кинотриллер, да и только. Вербицкий тем временем успокаивается и снова садится за стол.
– Так, Антон Геннадьевич. Я думаю, что мы ничего поменять не сможем. Понимаешь, если ты сейчас для всех воскреснешь, то нам придется отыгрывать назад обвинения против правительства. Обвинения в том, что спецслужбы специально охотились за тобой.
– Мне, виноват, пойти в гроб лечь?
– Нет, в гроб не стоит, конечно. А вот исчезнуть (Вербицкий поднимает палец к потолку) на время! Исчезнуть на время, думаю, было бы хорошо.
– Это на какое такое время?
– Ну, не знаю. На некоторое. На годик, к примеру. А что, хорошая мысль, – Вербицкий опять встает, подходит к шкафу, и видно, как его самого прет от столь удачной находки, – на годик. За рубеж…
– И как вы себе это видите?
– Вижу отчетливо, дорогой мой. Очень просто. Сделаем тебе документы и отправим на длительный отдых.
– Как шахтера, – смеюсь я.
– Именно. Ты же бился в каменоломнях путинской России за свободу слова? Шахтер и есть. Все мы шахтеры…
– Мы, Аркадий Яковлевич, скорее не шахтеры, а ассенизаторы. Только неправильные. Настоящие ассенизаторы говно вывозят, а мы его, наоборот, привозим огромными количествами.
– Антон, ты сегодня на редкость метафоричен.
– Это у меня от народа. Долго путешествовал, вот и набрался. Ладно, давайте дальше.
– А что дальше? Выбирай страну, выпишем тебе отпускные хорошие. Миллион тебя устроит? И страна на выбор. Представляешь, поедешь к морю, будешь загорать целый год, с девками кувыркаться. А может, книгу напишешь?
– А дальше?
– Что дальше?
– Ну, после того, как год пройдет?
– Да там разберемся. Сейчас выборы проскочим, ситуация стабилизируется, все про тебя забудут, а через год, Антон, много чего может измениться. Ты, может, и вовсе возвращаться не захочешь?
– А если захочу?
– Ну… ну, придумаем тебе легенду. Расскажем, что ты выжил. Что боялся за жизнь свою и своих близких и был вынужден уехать. Правду и скажем. Антон, это же гениально! А потом скажем правду. И все! Ты национальным героем российской интеллигенции станешь. Как Герцен. Ну или как Огарев, это уж как сам захочешь.
– Какая-то левая история получается…
– Нормальная история получается. Дальше подключим СМИ, создадим тебе ореол борца-мученика, и все, Антон Победоносец.
– Нда… заманчиво. А как же я буду целый год вдали от родины жить?
– А чего? Береза живет в Лондоне и не тужит, чем ты хуже?
– У меня нет таких денег, как у него. А так я не хуже, а даже лучше.
– Тебе миллиона мало? Давай обсуждать. Скажи, сколько ты хочешь, я обсужу с… ну, сам понимаешь. И решим твои вопросы.
– Как-то сложно мне вот так. Ну как я уеду? У меня тут друзья, любимые женщины, Родина, в конце концов.
– Антон, – кривится Вербицкий, – я тебя умоляю. Родина у него тут. Родина – это там, где теплее. А с бабками везде тепло. Друзей у тебя нет, сам себе хотя бы не ври, а любовь там себе купишь. С такими бабками, как у тебя, ты жених завидный.
– Я не могу… не могу и не хочу я так. Я привык быть на острие событий. Living on the edge, и все такое. Я не могу без деятельности, и в пенсионера, пускай и союзного значения, мне превращаться рановато еще.
– Антон, ну что ты ломаешься, как девка? «Пенсионер, острие событий…» Вернешься ты на это острие. Через год и вернешься. Оно за год тупее не станет, а возможно, только острее. Валить. Валить тебе надо. Это самый лучший вариант. Так будет лучше. Для всех. А самое главное – для тебя. Если ты тут останешься, всякое с их стороны возможно.
– Подождите. А что, если нам завтра… мне то есть… выступить по ящику, рассказать, как я выбрался из огненного ада, как за мной охотились и я прятался в лесах? Живое подтверждение того, как режим борется с оппонентами? Да! Точно! Это же еще острее будет – кучи интервью, свидетель бойни собственной персоной. Да меня после этого никто тронуть не посмеет!
– Ага, точно. И вся компания по канонизации мученика Дроздикова коту под хвост, да? Я сейчас даже не говорю про бабки, потраченные на это. Мы потеряем эффект. У нас послезавтра митинг оппозиции. Около памятника Пушкину, вся площадь в твоих портретах, пять тысяч человек минимум. К нам сейчас из-за твоей гибели примыкает все больше и больше народа. Те, кто колебался, вся интеллигенция, правозащитники,
