входящих. Или будущий статус.
– Очень приятно. Алла, можно кофе? Черный, два сахара. Не растворимый.
– А… еще что-нибудь?
– Пепельницу принесите. Даже две.
– Пепельницы? А у нас их нет. Игорь Эдуардович не курил, – слегка укоризненно заметила она.
– Нет, так купите. И позовите кого-то, чтобы дверцу бара подкрутил, она скрипит.
– А… а просто Игорь Эдуардович не пользовался им никогда, он все больше чай любил. Зеленый.
Последняя реплика этой дуры просто взбесила меня.
– Чай? А еще что он любил?
– Еще? Ну…
– Ну, например, чтобы вы соски солью посыпали? Не просил, нет?
– Что? – зарделась секретарша. – Что посыпала?
– Соски, – я дотронулся двумя руками до своей груди, – солью, простой пищевой солью, знаете? Говорят, некоторые боссы с пивом очень уважают. Так просил или нет?
Она выскочила за дверь. Какое-то время я слышал удаляющийся стук ее каблуков. Затем все стихло. Я набрал на мобильном номер и после паузы сказал в трубку:
– Аркадий Яковлевич, простите, что отвлекаю. Я еще секретаршу свою сменю, вы не против?
ПЕРВЫЕ ШАГИ
– Антон Геннадьевич, телевизионщики приехали, – говорит мне Лена Вязьмина, координатор по работе со СМИ.
– Ага. Камер много?
– Честно говоря, только две. С Восьмого канала и американцы еще.
– Пресса вся собралась?
– «Эхо», «Свобода», четыре газеты и интернетчики.
– Все, начинаем. Где Яша?
– Я его сейчас позову.
Подходит козлобородый юноша Яша, который работает с молодежью и студентами. Он хлюпает носом и неловко пытается засунуть мобильник во внутренний карман куртки.
– Так, Яша, мы начинаем. Сколько у тебя народа?
– Человек семьдесят, Антон Геннадьевич.
– Ты же двести минимум обещал? Во всяком случае, в бюджетном отчете указал столько. И где они?
– Так холодно же…
– Холодно? Ладно, после разберемся. Раздавай реквизит, группируй их и начинайте двигаться на камеры из-за угла института. Мне к кому потом подходить?
– В первом ряду достаточно крупный парень и с ним девушка. У них одних большие желтые значки с перечеркнутой надписью «Цензура».
– Ясно. Все, погнали.
Я подхожу к прессе, здороваюсь со всеми, обсуждаю сценарий съемки, выясняю, куда мне встать, и вместе со всеми начинаю смотреть демонстрацию. Из-за здания РГГУ хаотично выходит группа молодежи, держащая в руках плакаты и транспаранты с лозунгами «Путин – верни нам прямую речь!», «Мы не хотим молчать!», «Цензуру обратно в Кремль!», «Скажи это вслух! Скажи это первым!». У многих рты залеплены пластырями с надписью «цензура». Камеры достаточно лениво снимают все это дело, затем переключаются на импровизированную трибуну, где стоит Яша, пара молодых девчонок и Толя, один из наших старперов из отдела правозащиты «Колокол». Колонна подходит к трибуне и останавливается.
Яша берет микрофон и начинает вещать про то, как это здорово, что все мы здесь, несмотря на, из солидарности с, и просто, потому что мы хотим жить свободно. Он говорит довольно долго и не зажигательно. Затем слово берет Толя, который нудит свое традиционное про эстафету поколений, время семидесятников и прочую херь. В общем, я их не слушаю, потому что ничего все их послания ничуть не изменились с того времени, когда я работал по другую сторону баррикад. Я курю и смотрю на время. Два часа дня. Вместе с ожиданиями и подготовкой наш митинг продолжается уже второй час. Демонстранты, стоящие в задних рядах, нервно переступают с ноги на ногу и посматривают на время. Кто-то украдкой зевает. Я думаю о том, что если вот такими чахлыми собраниями мы будем и дальше вершить медиа- революцию, то всех нас уволят еще до выборов.
Наконец, слово берет последняя из девушек. Она говорит цветастыми фразами, при этом несколько комично жестикулируя. Временами срывается на крик, но, в целом, выглядит, пожалуй, лучше всех. По крайней мере, ей легче верить.
– И я рада, что мы, молодые, первыми говорим о свободе слова здесь и сейчас! Не дожидаясь, пока нас пригласят на телевидение или о нас напишут газеты. Скажи, что ты думаешь! Скажи это вслух! Скажи это первым!
Она заканчивает свое выступление, и собравшиеся начинают дружно скандировать:
– Первый нах! Первый нах! Первый нах!
По этому сигналу я подхожу в первые ряды и становлюсь между девушкой и парнем с желтыми значками. К нам тут же подходят представители СМИ:
– Антон, Мария Лапшина, радио «Свобода», скажите, почему вы не на трибуне, а тут внизу?
– Вы знаете, я не умею говорить речи, да и не хочу. У нас есть, кому сказать! Там на трибуне молодые надежды России, новые лидеры демократической молодежи. Они должны говорить. А я сторонник живого человеческого контакта, я хочу быть рядом с трибуной, вместе с ребятами, – я обнимаю обоих за плечи и улыбаюсь.
Девушка со «Свободы» протягивает микрофон стоящему рядом со мной парню:
– Молодой человек, вы из какого института?
Парень мнется и смотрит на меня.
– Денис, молодой историк, учится в МГУ, – отвечаю я за него. Парень кивает и, наконец, улыбается.
– Антон, да вы тут всех знаете.
– Я просто люблю общаться с людьми. На улицах, а не в стенах кабинетов, – скромно отвечаю я.
– Скажите, Денис, когда состоятся новые молодежные митинги в защиту свободы слова?
– Ну… скоро… мы опять будем митинговать.
– Вы надеетесь чего-то добиться с помощью этих вступлений?
– Мы… мы надеемся. Конечно.
Корреспондентка переключается на девушку, стоящую рядом со мной, потом задает вопросы еще кому- то. В этот момент парень спрашивает меня вполголоса:
– Долго еще стоять-то? Нам обещали, что в два часа отпустят.
– Стой пока. Видишь, пресса работает.
– А нам за переработки не платят.
– Заплатят.
– А я, может, замерз уже. Я ща возьму, бля, и домой пойду, сегодня футбол, кстати, – не унимается он.
– А я ща возьму, бля, и по ебальничку тебе дам, а потом деньги заплаченные отберу, вот и согреешься. Как тебе такой расклад?
– А чо сразу деньги-то? – чуть повышает голос парень.
– Тихо. Улыбайся, кретин, – шепчу я ему, – нас снимает телевидение.
К нам подходят журналисты с камерой:
– Антон, как вы считаете, будут ли в будущем изменения в политике государства по отношению к СМИ?
– В том будущем, которое нам навязывают, конечно, нет. Если нынешнему режиму удастся остаться у власти на третий срок, нас ждут худшие времена.
– Антон, вы надеетесь на то, что молодежь сможет изменить ситуацию? Будут ли наши дети жить в
