– Это как? – Васька смотрит на меня широко раскрытыми глазами. – По телику же сказали…
– Да там скажут. Все это хуйня. Ну за неуплату налогов его пожурили, конечно, акций чуть-чуть отобрали и попросили до следующих выборов не показываться тут и не подогревать скандалы. А это народ пугают всякие гады.
– Во пиздец, – Васька выкидывает окурок в окно и от нахлынувших на него эмоций лупит меня по коленке, – не, ну ты смотри, чего творят, а?
– Фссссссс, Вась, ты аккуратнее, а? – тру я коленку. – Больно же.
– Ой, прости, я не нарочно. Слушай, ну я все равно не верю. Неужели, правда, в Майами?
– Точно тебе говорю. У меня парень знакомый в ЮКОСЕ работает. Пресс-секретарем.
В это время из подъезда выбегает девица в коротком полушубке, высоких сапогах и темных очках. Девица садится в «девятку» и заводит мотор.
– Девушка, а поаккуратнее нельзя машину парковать? – кричу я ей, но она не реагирует. Видимо, шум двигателя заглушил мой вопрос.
– Вот сука тупая, – говорю я довольно громко, так как она все равно не слышит.
«Девятка» сдает задом, водительское окно опускается, и оттуда высовывается голова девушки:
– Сам ты урод тупой, – отвечает она и резко трогается.
– Ха-ха-хаа, – ржет Васька, – во дает, а? Нормально она тебя, а?
– Ничего смешного, – говорю я ему и вылезаю из мусоровоза.
– Антох, ты чего обиделся, а? – Васька вылезает вслед за мной. – Ну ладно, прости, а?
– Нормально все, – я сажусь в свою машину.
– Антох, скажи по-честному, – Васька подходит к моей двери и опирается на стойку машины, – а по телику вообще правду говорят или все пиздеж?
– Вообще говорят. Иногда, – сухо замечаю я.
– А как узнать, что правда, а что вранье? – Василий делает настороженное лицо.
– Вслушиваться нужно внимательнее. Все, Вась, поехали, а то я совсем опоздаю.
– Ну ладно, спасибо. Хотя я все равно ничего не понял. Покеда, – Васька махнул мне рукой и понуро поплелся к своему мусоровозу.
– В этом и есть наша работа, – шепчу я, – чтобы ты ничего не понял.
Я веду машину, как угорелый. Пересекаю две сплошных, пару раз проскакиваю на «красный», «подрезаю» какую-то «Газель» и несусь дальше, получая в спину истеричные гудки. Около метро «Белорусская» я «подрезаю» «Москвич» и его водитель орет мне:
– А правила ты учить не пробовал, козел?
– А телевизор в окно ты выбрасывать не пробовал, придурок?
Такого поворота он явно не ожидал. Он удивленно пялится на меня и говорит:
– А при чем тут телевизор?
– А при том! Я на телевидении работаю. Если ты на работу опоздаешь, это говно вопрос. А если я – то вечером полстраны без новых программ окажутся.
– Во как… – мычит мужик.
Вот он – тот редкий момент, когда твоя работа вызывает отклик в сердцах зрителей. Работа на телевидении – то немногое, что способно вызвать уважение у окружающих. Практически в любых ситуациях меня это выручает. Нет того человека, которой остался бы равнодушным, узнав, что беседует с телевизионщиком. Телевидение передает свою магию всем, кто прямо или косвенно связан с его работой: от ведущего до мастера по починке телевизоров. Благодаря этой теме можно развести любого, кроме, пожалуй, работника ГИБДД. Ну, у тех свое ежедневное реалити-шоу «Алчность», перед которым меркнет очарование любой телепередачи.
– Вот так… – отвечаю я.
Какое-то время мы едем рядом и водила «Москвича», пользуясь случаем, удовлетворяет свое любопытство:
– Слушай, мужик. А я тебя где-то видел. Точно! Лицо мне твое знакомо. Ты случаем не в «Аншлаге» работаешь?
– Ну, бываю там иногда, – уклончиво отвечаю я.
– А скажи, нельзя там Коклюшкина почаще ставить? Или эту бабу, как ее… Елену Воробей? Она нормально так хохмит.
– Мы как раз расширяем программное время «Аншлага», – натянуто улыбаюсь я, – так что их обязательно больше будем показывать. Вы извините, я тороплюсь.
– Понимаю, – мужик поднимает свое стекло. Я ускоряюсь и слышу, как он мне приветственно гудит вслед.
Вот люди, а? Если бы сказал, что на «Культуре» работаю или в новостях, то такого внимания не получил бы. А «Аншлаг» – это наше все. Реально, вместо того чтобы ломать голову над сетками вещания, нужно запустить по трем федеральным Петросяна в нон-стопе, а в перерывах давать рекламу и новости села. И вся аудитория навеки наша. Я останавливаюсь на светофоре и вижу, как ко мне снова подъезжает мужик и опускает свое стекло: «Да как же ты заебал», – думаю я.
– Это… мужик… я че хотел тебе сказать, – лицо его снова стало агрессивным.
– Да поставим мы сегодня твою Воробей, поставим, не волнуйся.
– Не, обожди, я не про то. Я че хотел сказать-то. Вы заебали со своей рекламой, понял? В натуре, смотреть невозможно. Одни, блядь, «памперсы» да «тампаксы». Вы че, думаете, мы нанялись вашу рекламу смотреть?
Тут я уже не выдерживаю. «Тампаксы» ему не нравятся, блядь такая:
– Слушай, ты, урод. Благодаря «тампаксам» твоя жена «Санта-Барбару» смотрит, а ты, урод, «спартачье» в Евролиге под пиво хаваешь, понял?
– Не, я не понял…
– А ты пойми, кретин. Пораскинь мозгами, если не пропил. Ты думаешь, что это ты со своими тупыми друганами оплачиваешь эфирное время? Тебе, блядь, за твои сто рублей в месяц транслируют Лигу чемпионов? Да ты за всю свою никчемную жизнь на десять минут трансляции не наработал, скотина. А туда же. Реклама ему не нравиться.
– Слышь, ты че, а? Ты че гонишь-то, – опешил мужик.
– Через плечо. А «Аншлаг» твой в воскресенье снимают с эфира к ебеням, понял, нет? Все! Пиздец вам, колхозники. Теперь федеральные каналы будут показывать только рекламу, новости и балет. А все остальное – за бабки. Так что будешь приглашать свою любимую Воробей к себе домой, если денег хватит. Поюморит у тебя на кухне. Вы с женой и друзьями поржете. Можешь еще стриптиз у нее заказать. Или водкой угостить. До свидания, любитель юмора и сатиры.
Загорается «зеленый», и я уношусь вперед. Мужик остается стоять, переваривая информацию. Ему в спину тут же начинают сигналить остальные участники движения. Я вижу в заднее зеркало, как он вертит башкой по сторонам, пытаясь врубить передачу. Вид у него такой, будто его телевизором по голове треснули. Такая вот сатира.
Всю оставшуюся дорогу я размышляю над тремя вопросами: что сегодня скажет жене водила «Москвича», кого из телок удастся вытащить на дачу к Саше под Новый год и зачем я срочно понадобился Гордееву?
С водителем, в общем, все ясно – у него траур начался. С женой его и подавно. Остались телки и Гордеев. Вроде бы Гордееву я ничего не должен. Предновогодние тезисы сделал, экономическую ситуацию набросал. Чего ж с телками-то делать? Светка не поедет, Ольге можно попробовать позвонить, Людка с подругами в Египте (или врет, что с подругами, а сама с чуваком). Лариса? Надо у Сашки спросить, он ее знает лучше. Тамара. С Тамарой очень даже можно попробовать. Тамара. Тома. Тома, Тома… Бля… Вспомнил. «Тема дня» – выступление Павловского на Первом. Я же тезисы по внешней политике сегодня сдаю. Он же вроде говорил до обеда? Чего ему с утра-то приперло?
Я думаю, о чем буду врать и за какое время успею набросать «внешнюю политику». Включаю радио, бегаю по ФМ-диапазону в поисках хорошей музыки, но по всем станциям отвратительные утренние шоу. Перед подъездом к офису ведущая одного из них, заливаясь хохотом, озвучивает тему:
– О новогодних подарках. Что бы вы первым делом сказали своему начальнику, если бы он сообщил вам
