The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты

– Отстань.

– Я прошу тебя, выслушай!

– Пакет на кухне не забудь.

– Все не так, как ты себе это нарисовала, поверь!

– Если ты сумел нарисовать историю параллельного романа, увидев меня в ресторане с отцом, то что, скажи, должна думать я после этого видео? Подскажи мне, как я должна реагировать? Чем я его себе должна объяснить?

– Я тебе уже объяснил, мне кажется этого вполне достаточно.

– А мне не кажется, Андрей! Мне совсем не кажется. Ты выглядишь так, будто ничего не произошло. Будто кто-то мне просто открытку прислал с описанием того, как ты проводишь досуг. А на открытке вроде бы ты, а вроде бы и нет!

– Это я. Но вчера. А сегодня... сегодня уже все подругому. Ты не оставляешь мне право на прошлое?

– У тебя каждый вчерашний вечер – глубокое прошлое. Я не хочу с этим жить, понимаешь? Это трудно, это ранит.... А главное – героиня. Это мерзко и мелко...

– На ее месте в тот вечер могла быть любая другая...

– Но оказалась почему-то она. Почему-то она пишет тебе эсэмэсы «я волнуюсь» по выходным. Почему-то ее номер проскальзывает в списке твоих вызовов...

«Надо все-таки установить пароль на телефон».

– Мы коллеги по работе, ко всему прочему.

– КО ВСЕМУ ПРОЧЕМУ? А «все прочее» это что? То, что вы трахаетесь в свободное от работы время?

– Это была случайность, – я пожимаю плечами, – с каждым может случиться. Я в тот вечер кислоты обожрался. Меня ввели в заблуждение, что это, – я щелкаю пальцами, – экстази...

– А в следующий раз ты чем обожрешься?

– Тобой, – улыбаюсь я.

– Знаешь, меня поражает твое абсолютное спокойствие. Ты рассказываешь об этом так, будто речь идет о пачке сигарет... равнодушно. Если тебе все так параллельно, какого черта просто не свалить сейчас?

– Наташ, у меня проблема.

– О да! Я ее даже видела.

– Другая. Сегодня на съемке у меня девушка в зале умерла... наверное... то есть ее отвезли в больницу. А там... не знаю...

– Тебе это важно?

– Наташа, это ужасно: видеть, как на твоих глазах человек падает навзничь, а его продолжают снимать... две камеры, крупным планом. Это убивает.

– Завтра поднимется вой в СМИ по поводу этого случая? У тебя рейтинги упадут? Тебя уволят?

– Рейтинги, скорее, поднимутся. Только вот у меня что-то опустилось... Как будто прокололи насквозь...

– Ты мне предлагаешь обсудить это сейчас? Погрузиться во вселенский траур вместе с тобой?

– А где твое неизменное человеколюбие? – говорю я грустным голосом. – Ты постоянно говоришь о том, как важна человеческая личность... как страшно, то, что порой происходит с людьми!

– Не передергивай! Мне страшно, что происходит с нами. Здесь, сегодня. Прости, я не готова обсуждать твои телевизионные страдания.

– А ты считаешь, что гребаное видео, снятое за день до нашего знакомства, это лучшая тема для обсуждения?

– Ты ведешь себя поразительно лицемерно. – Она садится на стул. – Все равно как если бы ты поймал меня с кем-то в постели, а я бы тебе потом часами рассказывала, что у меня в школе карантин из-за свиного гриппа. Бедные дети, бедная я, как всех жалко. Как меня это заботит сейчас. Ты прости, что так в постели вышло, но сейчас меня просто очень заботит, да что там, убивает судьба детей. А о моей параллельной половой жизни давай поговорим в другой раз. Это же было вчера? Понимаешь, как ты выглядишь со стороны? Или еще дальше расшифровывать?

– Дальше – не надо.

– Это наши отношения, Андрей! Которых, больше, скорее всего не будет... Я не верю тебе, Андрей.

– Наташ, ты, мне кажется, делаешь большую ошибку сейчас... насчет наших отношений. Это была случайная пассажирка и она, в общем, уже сошла давно...

– Только вещи забыла. Видео, аудио...

– Прости, но я не хочу объясняться по поводу случайных трашек, я не хочу оправдываться из-за этой глупой суки, которая по уши влюблена в меня и...

– ...Влюблена в тебя, как интересно... и что?

– И думает таким образом заполучить.

– Заполучить? Ну, пусть заполучит. Мы все свободные люди...

– Я сто раз уже сказал, я не хотел этого, я не контролировал себя... в конце концов, в тот момент мы с тобой даже не спали вместе.

– В тот момент? – Она встает со стула, подходит к шкафу, достает оттуда пачку сигарет, хотя одна и так уже лежит на столе, нервно разрывает ногтями целлофановую обертку. – А когда «тот» момент был? Когда ты пропал после вечеринки? Может быть, когда тебя в ментовку приняли? Или...

Я ее не слышу. Я сижу, уткнувшись носом в колени, и у меня перед глазами пробегают события дня. Хитпарад моих непреднамеренных попаданий. Презентация, зарезанный сериал, Дашино видео, девчонка, опять Дашино видео, снова девчонка, крупно, очень крупно. И ее запрокинутая навзничь голова не уходит из кадра. Врачи, всеобщее мельтешение, опять видео. И все этот под саундтрек Наташиного голоса. В нем уже нет негодования, ярости, минутного движения порвать все к чертям в одну секунду. Она не ждет объяснений, она требует немедленного покаяния.

Но при всем моем артистизме проблема состоит в том, что мне не в чем каяться. Я не могу придумать ничего реалистичнее правды. И все эти совпадения с вечеринкой и ментами – даже не повод поймать меня, просто кадры, которые она демонстрирует мне, чтобы я наконец понял, что это такое – истинная жертвенность. Она ждала меня, она переживала за меня, она верила мне, а все закончилось видео. И что же ей теперь делать? Что ей придумать такое, чтобы в очередной раз простить. Но меня не нужно прощать. Я было и сам уже поверил в то, какой я негодяй. Но видео все не закончилось. С него все началось. А перед глазами снова встает эта девчонка и камеры вокруг. Я в состоянии глубокого шока. Мне страшно, когда я вспоминаю съемку. И мне становится искренне жаль себя. Наташа, похоже, никогда не поймет, что по сравнению с прошедшим эфиром Даша – ничто. Вещь, не достойная обсуждения. Я так глубоко закопался в картинках с моего последнего шоу, что единственное, что может во мне вызвать сейчас Наташа, – это злость. Чувство собственницы никогда не даст ей понять, что если мне и нужно извиниться, покаяться перед одной из двух девушек, – я выберу ту, которую внесли в мою гримерку...

– ...Ты даже выслушать меня не в состоянии. Ты спрятался, тебя нет. Закрыл глаза и думаешь, что тебя не видно. Как-то все это пошловато, – говорит она.

– Ты хочешь, чтобы я упал на колени? – Я медленно поднимаю голову, смотрю прямо на нее. – Признал себя абсолютно виновным? Вымаливал прощение? Забегал вперед, заглядывал в глаза? Расплакался? Что мне еще нужно сделать, расшифруй! Я подонок, тварь, абсолютно распущенный человек... Ты это хочешь услышать? Тебе же не нужно знать правду, не нужно знать, что со мной происходит, тебе важно, чтобы тебя заставили снизойти, да? Полежать пеплом у твоих ног, и возможно, завтра... возможно, к выходным, ты снизойдешь до того, чтобы простить. А все это время я буду мучиться угрызениями совести, ждать твоих ответов на мои эсэмэс, беспробудно пить, и... употреблять наркотики. А ты не просто снизойдешь, но спасешь меня. Вытащишь из темного болота моей психики, да?

– Ты редкий экземпляр балабола. Знаешь, – она закидывает ногу на ногу, – я удивляюсь твоей способности все переиграть и перевернуть. Таким образом, чтобы виноватыми оказались все, причем