быть как все нужно идти до конца. Разделить эти чертовы деньги, причем на двоих, потом написать бумагу в Израильское посольство, семью в охапку — и валить. Там клинику открыть или магазин. Да что угодно, только не здесь.
Но первая сущность предательски побеждала. Точнее, не она, а банальный инстинкт самосохранения. Убьют за такие деньги. Рано или поздно обязательно найдется хозяин и убьет. Двое детей, престарелые родители. В общем, кейс нужно отдать. К этому все больше склонялся Марк.
«Как же я тебя, сука, ненавижу», — говорила каждая складка одежды Котомина, будто почуявшего грядущую подляну.
«За что? — Марк захотел вдруг схватить Котомина за грудки, встряхнуть и заорать ему в лицо. — Что я тебе такого сделал, ебаный антисемит?! Деньги чужие не даю тебе своровать? Думаешь, на скольких делить? Мысленно расписал их уже, а теперь я, со своей честностью сраной, влез?»
Но орать Марк не стал. Про себя решил: пусть будет как будет. Пусть Котомин первым голос подаст. Если предложит разделить на двоих, кидая Трофима, точно сдам чемодан по приезде, а предложит на троих, значит… значит, не все еще так плохо. Разделим, а там первый рейс «Эль Аль», и все заново… вот сейчас посмотрим, что он скажет.
«Вот сейчас возьми ты это все и подели на двоих, — думал Котомин, — на троих. Да хоть бы на четверых. И все. И не будет больше десяти чашек кофе в ночное дежурство, приведение в чувство молодящихся чиновничьих пенсионеров с зашкаливающим давлением и их окриков: „Нина, денег им не давай!“ — чудовищного запаха старушатины в обшарпанных „хрущевских“ однушках, годами не стриженных, желто-зеленых ногтей на ногах ветеранов войны, избитых гастарбайтерами провинциалок на седьмом месяце. Ничего этого больше не будет.
Но Фельдман же не даст. И даже знаю, как оно все будет. — Котомин сжал кулаки. — Сейчас мы приедем, и ты, сука, скажешь, что надо вернуть чемодан, соврешь чего-то там про клятву Гиппократа, потом пойдешь с этим чемоданом к главврачу, и вы его разделите. Ты даже главврача наебешь, а мне и возразить нечего, деньги-то не мои. Это же преступление, обворовывать тех, кого лечишь, да? Не для всех, конечно, преступление. Фельдману можно, он же у нас самый чистенький».
Поднимающаяся пена беспомощной злости упростила ситуацию донельзя. Решение валить с кейсом оказалось логичным и единственно правильным.
«Схватить чемодан при первой остановке, — Котомин нащупал кейс ногой, — дверь в сторону — и ноги. А там разберемся. Ты же меня не догонишь, правда, Фельдман? Евреи не спортсмены! Но я уж буду до конца правильным, как ты. Интересно, что ты мне сейчас ответишь, а? Просто интересно, ошибся я или нет? Ведь не ошибся, да?»
«Скорая» остановилась перед проходной. Трофим вышел из машины и направился на вахту.
— Ну что, на двоих делим? — выговорил Котомин пересохшими губами. — Да?
— Нет, — Фельдман покачал головой, — эти деньги надо вернуть. Они не наши.
— Ну, я так примерно и думал! — Котомин рванул дверцу машины и подался вперед…
КАСТОРКИН
— Просто сделайте то, что я прошу! — Я слегка подаюсь вперед.
— Для того чтобы отозвать карету «скорой помощи», необходимо иметь специальное предписание. — Доктор еще раз пробежал глазами ксиву и вернул ее мне. — Также я должен позвонить в ваше ведомство, чтобы они подтвердили факт… факт… ну, вы сами понимаете.
Главврач был похож на врача из мультфильма про Незнайку. Такой же кругленький, очкастенький, с ручками будто вылепленными из пластилина и остренькой бородкой, кажущейся накладной. Как его звали? Касторкин, что ли? Различало их то, что у Касторкина не было айфона и ключей от машины на столе, а у Эдгара Карловича Фальха айфонов было целых два, и ключи на столе были с эмблемой БМВ, а не с ягодками с герба Винтика и Шпунтика. И если в то время полковники ФСБ/КГБ и приходили, то не к Касторкину, а к его сценаристу. В остальном — полное соответствие: Москва в роли города Веселых Человечков, я в роли Незнайки, все остальные — в виде насекомых-вредителей, и противный докторишка.
— Перед вами стоит полковник ФСБ. — Я убрал ксиву в карман. — Звонить никуда не нужно.
— Я вам не могу поверить, вы уж извините! — Фальх обернулся к плакату, изображающему человека в разрезе, будто призывая того в свидетели. — Никак не могу поверить, что вы сотрудник ФСБ.
Человек на плакате с частичным отсутствием кожных и тканевых покровов был похож на персонажа «Hellraiser'a». Не хватало только шипованной головы, и логотип какого-то фармконцерна все портил.
— Эдгар Карлович, ну что вы, в самом деле, как в детском саду? Что за «верю — не верю»? — Кажется, я одновременно улыбнулся обоим. И врачу, и HeUraiser'y. — Мне вот тоже не верится, что лежащие перед вами два «четвертых» айфона вы на свою зарплату купили, но это же не повод усомниться в том, что вы действительно врач! Даже главврач, правда?
— Вы на что намекаете?! — взорвался Фальх. — Да я сейчас, да вы знаете?..
— Слушайте, дорогой мой человек, ни на что я не намекаю. — Я вдруг почувствовал себя усталым и присел на край стола. — Мне нужно, чтобы вы вернули на базу машину с бортовым номером 4421, вот и все.
— Да с какой стати я ее верну?! — Доктор сжал кулачки. — В городе люди с инсультами, инфарктами, тяжелыми травмами, ожогами! Вы представляете, сколько людей…
Он осекся ровно в тот момент, когда я достал из внутреннего кармана кошелек, заглянул внутрь, чтобы удостовериться в отсутствии наличных. Чертов пластик.
— Что вы говорите? — Я поднял глаза на доктора. — Простите.
— С какой стати я должен возвращать на базу «карету», вы знаете, какая смертность в это время года? — пуще прежнего взвился доктор. Кажется, он даже подпрыгнул на месте.
— Да с такой стати, что в этой гребаной «скорой» находится чемодан с миллионом долларов!!! — Я заорал так, что, кажется даже тюлевые занавески сморщились. — Который твои люди в белых халатах дернули у торчка, склеившего ласты. Я все представляю! Это ты не представляешь, что люди, которые после меня к тебе приедут за этим чемоданом, не страдают инфарктами и инсультами, зато тебе они в момент обеспечат одновременно и тяжелые травмы и множественные ожоги и оскольчатые переломы. Я ясно излагаю?
— Вы мне своими бандитскими разборками не угрожайте! — Врач наконец вскакивает. — Я клятву Гиппократа давал!
— Ты слишком серьезно к себе относишься. Гиппократ умер в четвертом веке до нашей эры.
— Я прошу не ерничать! — доктор вдавил кнопку селекторной связи, но в тот момент, когда он уже разжимал губы, чтобы прокричать про охрану или что там обычно кричат начальники, когда к ним в кабинет попадают опасные проходимцы, я рванул телефон вместе со шнуром и отбросил в сторону.
— Охра… — запоздало выпустил воздух доктор.
— Ебаный Парацельс! — Я не выдерживаю, достаю «Глок» и сую ствол ему в рот. — Либо ты сейчас отзываешь машину на базу, либо твои мозги раскрасят плакат с человеком в разрезе. Бандитские разборки! Да ты хоть одного реального бандита видел?
— Ум-м-м!!! — замычал доктор.
— Ум-м-м? А если видел, хули ты тут изгаляешься? Ты думаешь, я меньший интеллигент, чем ты? Я не знаю, что с врачами можно общаться только как с воспитанными людьми, то есть только за бабки? Нет у меня с собой наличных! — Я чуть сильнее надавил на ствол.
— Ум-м-м! — Доктор замычал, как племенной бык перед случкой, вытаращил глаза и принялся тыкать пальцем в стопку бумаг слева от него.
— Что ты мычишь? — Я вытащил ствол у него изо рта.
— Карта рабочего дня… — Доктор часто дышал, восстанавливая дыхание. — Маршрут машины в этом журнале.
— Где они сейчас? — Я потянулся к журналу, и в этот момент в кабинет забежал кто-то маленький и
