Время идет. Позади уже более тысячи километров. По расчетам, должны выйти к Варне, но из-за дождя берега не видно. Разворачиваюсь к Бургасу. Пролетев положенное время, ложусь на обратный курс.
— Штурман, сколько до нашего берега?[145]
— Три с половиной часа.
Проскочили очередную полосу дождя, и вдруг вижу — на нас наползает берег. Резко развернул самолет, мимо крыла промелькнула огромная темная скала.
— Штурман, где мы находимся?
Николай не отвечает. Видимо, сам ошеломлен происшедшим.
— Ну, определился?
— Ничего не понимаю, командир. Никакого берега по расчетам быть не должно. Похоже, попали к туркам…
— Ориентируйся быстрее!
Пока мы препирались, показался пролив Босфор.
— Вот это да! Ничего себе ошибочка, двести километров!
— Очевидно, непорядок с компасами, — недоуменно разводит руками Колесов. — Других причин не вижу.
— А куда смотрел, когда готовили машину?
— Ничего не понимаю… Лично проверял, на аэродроме все было в норме.
— В норме… А бензина знаешь, сколько осталось? Что теперь делать? К туркам лететь заправляться?
— В самом деле, тяни вдоль их побережья, так будет ближе!
Придется так и сделать. Сначала до Синопа, оттуда кратчайшим путем на Сухуми. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, сообщаю штурману остаток бензина, приказываю произвести точный расчет маршрута. Дорого может обойтись эта экскурсия к одному из красивейших проливов мира…
— Командир! — обрывает раздумья Колесов. — Горючего тютелька в тютельку, в самый обрез!
— Чему же ты радуешься?
— Что все-таки может хватить.
Что тут скажешь? Подбираю наиболее экономичный режим. Кто летал, тот знает, что такое килограмм топлива, когда оно на исходе, а впереди не видно аэродрома. Летим в ста метрах от берега, вода мутная после обильных дождей. Мелькают дома в непривычном стиле, люди, одетые в длинные цветные одежды…
— Ну вот тебе, Коля, экскурсия! Расскажешь после детишкам, если, конечно, останешься жив.
— Шутишь, командир, у меня из головы не выходят: что случилось с компасами?
— Чего теперь гадать? Долетим — разберемся. Если, конечно, долетим. В чем я не так-то уж и уверен.
В районе Зонгулдак встретились с летающей лодкой До-24. Немец шел встречным курсом, видимо, тоже просматривал коммуникации. Слава богу, на нас не обратил внимания, наверно, принял за своих. Показался Синоп с характерным очертанием мыса и бухты. Спрашиваю штурмана, сколько лететь до ближайшего аэродрома, где базируются наши истребители.
— И до них, и до Сухуми час лету, командир.
Да, дела… Взглянул на топливомеры — горючего едва ли хватит. Через полчаса стрелки приборов легли влево до упора, топливо в основных и консольных баках кончилось. Оставалось еще минут на тридцать в аварийном баке, но я не спешил переключаться на него, старался насухо выработать консольные.
— Панов, дай радиограмму на берег: кончается горючее. Сообщи, где нас искать.
На земле слово «горючее» приняли как «горим». Начался переполох, запросы. С трудом объяснили им ошибку.
Еще десять минут моторы работали на консольных баках, выбрали все до капли. Переключился на маленький аварийный бак — последняя надежда. И как раз показался берег и слева по курсу мыс Баглан, наш аэродром.
На стоянке ждали нас Балин, Ефремов, штурман полка Тимонин и инспектор ВВС ЧФ майор Буркин. Командир полка терпеливо выслушал доклад и только после этого выразил свои чувства:
— Фу, черт! Наделали шуму! Сколько находились в воздухе?
— Восемь часов!
— Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Капитан Тимонин, проверьте девиацию компасов.
Когда начальство ушло, Лубинец спросил Колесова:
— А что такое девиация?
— Отклонение стрелки компаса от магнитного меридиана.
— А почему она отклоняется?
— Влияние электромагнитных полей, больших масс железа… Постой-ка, командир! А не повлияла ли торпеда на показания компаса?
— Возможно. Скажи Тимонину. [147]
На другой день установили, что, действительно, подвешенные к самолету торпеды увеличивали девиацию. Ошибка в показании компаса доходила до двадцати пяти градусов. На будущее было принято решение размагничивать торпеды перед подвеской, а с компасов списывать остаточную девиацию и учитывать ее при нахождении на маршруте.
Наступил новый день, 13 сентября. Экипаж готовился к повторному разведывательному полету. Сегодня летел со мной штурман Коля Прилуцкий. Он тщательно изучил маршрут, долго беседовал с Колесовым. После подвески торпеды списали остаточную девиацию, с особым пристрастием проверили все навигационные приборы. Метеосводка не радовала: по всему маршруту грозы, низкая облачность, сильный ветер. Однако отбоя не последовало, мы своевременно поднялись в воздух. Коля уточняет поправку курса, замеряет скорость ветра, рассчитывает время прохода очередной точки маршрута. Работает быстро, уверенно. Все члены экипажа наблюдают за морем. Время бежит быстро, нас уже отделяет от родного берега более тысячи километров. Развернувшись у конечной точки, возвращаемся назад. После почти семичасового полета чувствуется усталость. Как и в прошлый раз, мы не обнаружили в море кораблей и транспортов противника. Экипаж капитана Балина также не встретил врага.
В последующие дни мы с Балиным еще несколько раз вылетали на воздушную разведку. Однако дождь, туман, почти полное отсутствие видимости вынуждали с полпути возвращаться назад. За это время наша «семерка» прошла ремонт и даже частичную модернизацию: в башню вместо пулемета ШКАС поставили крупнокалиберный — 12,7 миллиметра.
— Теперь фрица будем угощать метров с четырехсот! — ликовал Панов.
— А какой боекомплект к нему?
— Маловат, командир. Один ящик, двести пятьдесят патронов.
— Мало! Давайте, ребята, в кабину стрелков брать еще один боекомплект.
— Попробуем!
Готовили машину к полету особенно тщательно, соскучились по ней, как по хорошему фронтовому другу. [148]
Вечером зашел к комэску. Балин был один. Желтый свет керосиновой лампы падал на непривычно печальное лицо. На столе несколько убористо исписанных листков бумаги. Я уж хотел повернуть обратно. Но Николай Андреевич поднял взгляд.
— Садись. Письмо вот пишу… Сколько отправил, счет потерял. Все без ответа…
Что тут сказать? Я знал, что у комэска жена, дети. Затерялись то ли в эвакуации, то ли на оккупированной территории…
— У меня тоже…
— Знаю.
Помолчали.
— Доволен своей «семеркой»?
