В крошечном закутке, отгороженном занавеской, она, задрав без лишних слов юбку, легла на кровать, а он скользнул между горячих полных бедер и отдраил ее — быстро, деловито и исступленно. Как зверь…
Потом он скатился с обмякшего тела, и она повела его в клуб курильщиков марихуаны, где еда оказалась горячей и сытной.
Там были ее друзья, много новых лиц, которые невозможно было запомнить, и он пил что-то совершенно необычное. Напиток заставлял пылать каким-то дьявольским огнем каждую его артерию, каждый капилляр…
Когда он проснулся на следующее утро, все ребра были в кровоподтеках, а кольцо с большого пальца и кредо-сливеры бесследно исчезли.
«Ублюдки», — подумал он тупо. Только и всего…
— Попробуй-ка вот это!..
Их было четверо… нет, пятеро… Они сидели вокруг костра и пили из грязной банки.
На всех были надеты рубашки и плащи, как у Тома, — поношенные и заляпанные грязью. Вероятно, от их одежды исходил такой же дурной запах.
У него уже не было ничего, что его новые приятели смогли бы отобрать, и он чувствовал себя в полной безопасности.
— Пей!
Но тут он увидел, как блеснуло лезвие ножа, — это была единственная чистая вещь среди кучи грязного тряпья, — и, пробормотав: «Схожу, отолью», — отошел подальше от освещенного костром места, свернул в безлюдный извилистый туннель и продолжил свой путь в одиночестве.
Двор выглядел очень нарядно — сверкающие медные светильники, переливчато-мерцающие корзины, отдраенные каменные плиты, выбеленные стены и потолок. Один из людей заметил, что Том осматривается, и спросил, что ему нужно.
— Как у вас насчет работы?
Внимательно оглядев его, мужчина сказал:
— Понятно. Идем со мной…
Он продержался пять дней и уже на довольно долгое время мог сосредоточиваться на работе. Но тут человек, давший ему работу, высказал Тому все свои претензии. Главным было качество.
— Мои люди отрабатывают свой хлеб, — сказал он и рассчитал новичка.
— Извини уж! — крикнул он вслед Тому, когда тот, хромая, в последний раз шел по двору.
Сидя в очередной таверне, он заметил, что за ним наблюдают. И понял, что эти парни разглядели у него связку стальных кредо-сливеров, полученных за работу. Ему ничего не оставалось, как смыться на улицу, а потом то шагом, то трусцой добраться до ближайшего люка и еще раз спуститься вниз.
В очередной раз он осознал, что жив, от прикосновения кисти для макияжа.
Женщина гримировала его лицо так, чтобы он был похож на нее: голубые полосы, серебристые пятиугольники на лбу.
И опять он драил ее по-звериному. Или это была совсем другая? И она опять вела его в таверну.
А потом он лежал в полудреме на полу, а она собиралась улечься под кого-то из соседей, напрямик спросив того о деньгах.
— А у тебя хороший дружок, — сказал мужчина, стягивая с задницы узкие брюки. — С пониманием…
«Я — не дружок», — подумал Том. И отвернулся лицом к стене.
Он ушел, когда она отправилась в общую ванную, расположенную в конце коридора.
— Послушайте, офицер! — Он нарвался на патруль службы безопасности, но считал, что это неопасно.
Ведь никто не станет разыскивать здесь, внизу, лорда Коркоригана.
— Мне бы только узнать, где найти работу, что-нибудь убирать…
— И сделать новый макияж, леди?
Остальные патрульные засмеялись.
«Я же забыл, что лицо раскрашено», — тупо подумал Том.
Они задержали его — за бродяжничество.
Всю ночь он провел в камере, на следующий день его три раза накормили и наконец поздно вечером, отвели в суд магистрата. В голове был уже привычный туман, но сегодня Том мог мыслить более четко, чем во все предшествующие дни. И когда он стоял возле скамьи подсудимых, настроение у него было почти радостным.
Суд предоставил ему выбор: или рабочий наряд на три декады, или ссылка на нижние страты.
То есть — никакого выбора.
Дальше все слилось воедино.
Холод и жара… Свет и тьма… Поспешные неловкие объятия с женщиной, у которой были желтые зубы… И совсем уж по-звериному — сзади — с другой, у которой вовсе не было зубов…
Кувшины с огненным напитком, которые, неохотно отрывая от губ, передавали по кругу…
И какое-то месиво на грязных тарелках…
Когда было светло, он почти всегда спал: ночью это было опасно. Не выпив, он не мог заснуть, но иногда наваливалась страшная мигрень, и о сне приходилось забыть, и тогда он шел дальше.
Иногда, проснувшись, он обнаруживал лежащие рядом кредо-сливеры мелкого достоинства, брошенные сердобольным прохожим.
Затем был небольшой просвет.
Где-то, удивившись, что он умеет читать, ему дали работу конторского служащего. Но другие клерки, почуяв превосходство Тома, всеми силами старались нагадить ему в карман. Когда в конце второй декады в конторе пропала небольшая сумма, было ясно, что обвинения посыплются на последнего нанятого работника.
Стоило ему потребовать жалованье, тут же пришли охранники. Они били его смертным боем, и боль, перемежающаяся с яркими красными вспышками перед глазами, пронзала все его тело. Словно в отдалении он слышал треск собственных ребер.
На этот раз он проделал спуск бессознательно. Очнулся под люком, парализованный от боли, и догадался, что его попросту сбросили вниз.
