— С этими данными нам следует выработать основательную позицию, необходимую для совершения сделки. Вне зависимости от того, что мы найдем в Цюрихе.
— Господи, я очень надеюсь на это!
Здание, напоминающее то ли особняк, то ли собор, было расположено за городом. Оно принадлежало УНСА и казалось чрезмерно большим, если не огромным. Карин и ее спутник прошли мимо фонтана, миновали несколько постов охраны, где их документы проверяли со все усиливающейся тщательностью.
В вестибюле их встретили два научных сотрудника. Полоски дифракционных решеток, прилепленные поверх меток с идентификационными именами, превращали голограммы с именами в сверкающие радуги.
Яркая оранжевая эмблема «РОС» под оранжевыми же стрелками украшала стены всех коридоров. Здесь встречались и другие аббревиатуры, другие указатели направлений, но только эмблема «РОС» была повсюду.
Под землей сооружение простиралось на большее расстояние, чем Карин могла предположить. В одном коридоре стоял маленький электрокар, рассчитанный на четверых, но их провожатые прошли мимо, не обращая на него внимания.
Карин ошибалась насчет цели путешествия. Они миновали поворот вниз, куда тоже указывала эмблема «РОС», и быстро двинулись дальше. Карин едва успела прочитать надпись на дверях в дальнем конце бокового коридора: «Реактор Оптоэлектронных Соединений».
На керамических дверях, перед которыми они в конце концов остановились, никаких табличек не было.
Распахнув глаза, Карин смотрела на плавающие тороиды, сквозь которые проходила нить слепящего бело-голубого света. Двадцать тороидов, плавающих в воздухе, образовывали большой круг.
— Мой Бог! — эхо шепота Карин странно прозвучало, отразившись от темных стен лаборатории.
— Боюсь, мы сейчас являемся свидетелями не Его работы, — пробормотал Майкл.
Они были одни. Тихо обменявшись парой фраз на гнусавом французском, их провожатые пообещали вернуться через двадцать минут.
— Это выход, да?
Одномерная, пульсирующая вторичным излучением, нить света раскрывалась в другую вселенную. В мю-пространство.
Майкл склонился над дисплеем.
— Я не знал! — Он посмотрел на нее. — В самом деле.
— Но что это?
На первый взгляд все казалось бессмысленным. Но Майкл манипулировал с голографическим изображением, то расширял его, то вращал. Наконец он щелкнул пальцами. Прямоугольники с текстами и таблицы данных встали на место.
— У меня не было никакого определенного плана.
Эпигенетическая история… Проанализированные индивидуальные цитоскелеты: микротубулы, филаменты, трансмембранные рецепторы… Экстраклеточные матрицы, помеченные и деконструрированные… И весь процесс в целом: начиная с маленькой полой бластулы, через образование гаструлы и хорды, вплоть до того момента, когда началось вторжение извне.
На вспомогательных дисплеях были размечены гистогенетические пути. Вся последовательность образования нервных путей, отраженная в хронологически маркированных сериях, многоцветной паутиной висела над головой Майкла.
— Сейчас мы видим содержимое этого тороида. — Он кивнул на ближайшее стеклянное кольцо, которое находилось под углом к световой нити. — Он едва видим.
Это был зародыш, все еще растущий.
Человеческий.
Большие диски глаз переходили в щупальца. Те ветвились, образуя дендриты: дробно делящиеся притоки, еще более узкие, проникающие внутрь сплошной среды.
«И что же я открыла нового?» — подумала Карин. Примерно таким вот образом она в свое время использовала Сэла О’Мандера, который теперь был уничтожен. Однако благодаря именно ему и начался этот поиск.
— Думаю, мы кое-что получили, — Майкл говорил спокойным голосом.
Карин замерла: зародыш шевельнулся. Карин стиснула кулаки, подавляя крик.
Цель эксперимента была ясна. Постараться насильно изменить развитие эмбрионов. В конце концов, быть может, удастся вырастить потенциальных Пилотов…
Экспериментаторам нет никакого оправдания.
— Это зародыш, проживший дольше всех, — сказал Майкл, стоя среди янтарных дисплеев. — Он прожил десять дней. Вот результаты аутопсии. Здесь все, что нам нужно для шантажа, если мы точно определим, кому принадлежат эти данные.
— Но… — Карин неожиданно замолчала.
— Это мне знакомо. О Дева Мария, как это знакомо!..
Золотистый свет падал на залитое слезами лицо Майкла.
Глава 40
Ощущение было весьма странным и очень смахивало на ностальгию.
Сидя в своем кабинете, расположенном в крыле дворца — его собственного дворца, — Том мог делать все, что угодно. Он мог взять в библиотеке любой кристалл с информацией, совершить пробежку или заказать что-нибудь на своей кухне.
Кабинет был обставлен достаточно просто. Узкие стеклянные полки, занимающие все стены; вращающаяся в воздухе скульптура в стиле барокко; ряды шкафов с кристаллами. На столе огромная ваза с кубиками фруктового сока.
И никаких обязанностей. В привычном смысле, с точки зрения прислужника.
Если бы он захотел, он мог бы позвать кого-нибудь из обслуги… О Судьба, да он мог бы позвать их всех.
Том испытывал чувство, похожее на ностальгию, потому что нынешнее положение напоминало ему детство. Ты никому не принадлежишь и не обременен предчувствиями. Хотя в то же время ощущение было совершенно новое.
Что делать, когда все твои мечты осуществились?
Маэстро да Сильва предупреждал об этом. Когда самые способные фехтовальщики пытались стать членами взвода в своем секторе, он предупреждал их об эмоциональных последствиях. Попасть во взвод было очень трудно, для этого нужно было на протяжении стандартного года напрягать все свои умственные способности.
Наконец, после чемпионата, проводившегося внутри сектора, они во взвод попадали. А дальше перед ними был тупик, жизнь тускнела и теряла свои краски. Цель, к которой они стремились на протяжении стандартного года, была достигнута, а осознания новой задачи еще не было.
«Что же мне теперь делать, маэстро?» — поневоле подумал Том.
