— Показать карту провинции Велдрин, — приказал он.
Появившаяся над столом, медленно вращающаяся голограмма не соответствовала приказу: на ней было обозначено уже новое название, а не провинция Велдрин.
Владение Коркоригана.
Двадцать одна страта (в более крупных владениях было и больше). Знали ли жители нижних страт о смене властителя? Интересовало ли их это?
Существовали ли там внизу рынки? Можно ли было там встретить в пустынном закоулке одиноко сидящего мальчика, сына хозяина лавки?
— Хватит! — Том махнул рукой в сторону голограммы.
Взглянул на кубики сока, но не взял ни одного.
Вместо этого он залез рукой в карман рубашки и достал тяжелый значок в форме падающей капли. Неожиданно предмет начал пульсировать, испуская расходящийся кругами свет.
— Благодарю вас, милорд, за подарок, — Том вспомнил о вечере, на котором получил этот сувенир.
Это была эмблема медицинского центра А’Декала, организации «Циркулюс Фидус».
Когда он отложил голографический значок в сторону, волны света начали расходиться по всей комнате.
«Я мог бы оставаться здесь, во дворце, — подумал Том, — и никогда не видеть моих владений. Однако негласное правило не рекомендует так поступать».
Он щелчком открыл окошечко запросов, трехмерная инфосеть запульсировала, приглашая к исследованию.
— Персональный запрос, — указание мультиспектральной триконки.
«Чего проще? — думал Том. — Заказывать еду. Постепенно превращаться в лентяя. Собирать налоги».
Ячейки пиктограммы стали разворачиваться: движущееся оригами в свете, запутанный семантический лабиринт, сквозь который может провести лишь Господь Бог.
«Распределить обязанности среди доверенных лиц».
Втираясь в доверие, имея доступ в благородные дома, двигаться сквозь информационные уровни, добраться до слоев, запрятанных в глубине этого мира.
«Никогда не пытаться увидеть то, что тебе принадлежит».
Ряды распускающихся триконок, разворачивающихся, расцветающих по мере того, как он зажигал их крошечные световые зерна. Каждый символ имел, по крайней мере, шесть значений. Он определял:
— последовательность фонемы;
— последовательность цветовой гаммы;
— цифровые ячейки (где фонемы символа соответствовали определенным значениям целых чисел);
— отражение в мифах (где цвет предполагал определенные мифические фигуры — героя или вассала, воина или дракона — и таким образом определял их психологические характеристики);
— социо-культурное значение (определяемое по скорости движения и топографического перемещения символа, который постоянно вращался, крутился и поворачивался в разных направлениях);
— и наконец, самое тонкое из всех значений, его логософический образ, поскольку этот элемент, путем сочетания других пяти составляющих, мог усиливать смысл триконки, наделяя ее персональным значением, а иногда даже иронически искажая послание, обнаруживаемое на поверхности.
«Разговаривать только с теми, кто равен тебе по положению, — думал Том. — Разделять и властвовать… Но кто они, равные мне по положению?»
Ответ был прост: те, кто наловчился в блужданиях по лабиринтам мыслей, кто мог бы оценить написанный определенным стилем текст, кто способен оценить модальность обмена мыслями при описании разнообразных концепций и едва уловимые, сложные связи между понятиями.
«Оставаться в своем кабинете, читать и изучать», — думал Том.
Исключительно благодаря счастливой случайности и дружбе с Аверноном он мог бы стать посланником (пусть и не самым лучшим) в мир логософии, быть первым в разработке новой модели. Он мог бы предложить пути ее усовершенствования, популяризовать ее значение, связать ее с другими моделями исследований. Он способен внести свой собственный вклад в эту область и рассмотреть в несколько иной плоскости замечательную работу Авернона.
«В конце концов я мог бы заняться поэзией», — думал Том.
Было столько всего, чем бы он мог заняться здесь, реформируя свои владения.
«Ведь наступило мое время, не правда ли?» — думал Том.
К кому он обращался? К самой Судьбе?
Он помнил руки отца, погружающегося в Воронку Смерти… И после всего этого он должен кого-то благодарить за Судьбу!
Он помнил отливающие медью локоны матери. Он помнил покачивание ее бедер, когда она ступала на подножку левитокара. Так почему бы не посмотреть, где он живет, этот парень? Почему бы не посмотреть на того, кого он должен благодарить? Почему бы не посмотреть на Жерара д’Оврезона, Оракула?
Его первым гостем оказалась леди Сильвана.
— Какое счастье, Том! Что здесь такое?
Они находились в небольшом помещении, потолок был наклонен под углом сорок пять градусов к стене.
— Когда-то здесь была часовня Лакшиш-Гетеродокс. Не беспокойтесь, это помещение уже не служит более часовней.
Она пристально смотрела наверх, где в странном беспорядке из стен выступали лепные выступы. Их было триста или четыреста разнообразных форм: от небольших выступов до полуметровых вычурных гребней, украшенных ухмыляющимися химерами.
— Мне она не интересна, — Сильвана решительно тряхнула головой. Отблески света переливались на ее золотых локонах. — Зачем? Давайте уйдем отсюда.
Том оглянулся вокруг, и улыбка стерлась с его лица. Здесь он тренировался в лазании, следуя сложными маршрутами по зацепкам в стенах.
Когда они вышли на воздух, Сильвана указала рукой вдоль галереи:
— Тут много приятнее. И неплохо бы прогуляться перед обедом.
Они шли по беговой галерее Тома, той, что заменяла ему оставшуюся возле дворца леди Даринии. Это была небольшая, но его собственная территория.
— Я переоборудовал заново одну из малых гостиных, — продолжал Том. — И свой кабинет.
— Прекрасно! — Леди Сильвана взяла его за руку. — Но было бы еще лучше, если бы вы показали мне эти комнаты.
У Тома на миг перехватило дыхание. Даже сквозь тяжелый бархат черной накидки прикосновение дамы жгло ему руку. Наконец, овладев собой, он произнес:
— Пожалуйста, сюда.
Фаланга слуг последовала за ними.
— Мне жаль, что я не бывала здесь раньше и не видела, как вы украшали дворец, — объявила гостья во время обеда. — Это, наверное, был особый период в вашей жизни.
— Да! — Непроизвольная самодовольная улыбка опять расползлась по лицу Тома. — Я бы именно так и назвал его.
В глазах ее мелькнуло лукавство.
— Интересно было бы взглянуть на вас тогда. Вы беспрестанно улыбались, как и сейчас?
