прошлой ночью. — Это был не вопрос, а утверждение.
Изображение застыло.
Том откинулся на спину, сердце его бешено колотилось. Он сидел на кровати, опершись спиной о стену, от которой веяло ледяным холодом.
— Такова твоя Судьба, мама… — Он произнес эти слова тихо, хотя комната была пуста. — Но почему?
Мальчик щелкнул пальцами, и голограмма вновь пришла в движение.
— Да. — Отец глядел в ту сторону, где в нише, за незадернутой занавеской, на кровати Тома лежал инфор. — Она вернулась взбудораженной. Говорила о том, что вела с кем-то изумительную беседу.
На мгновение Тому показалось, что отец смотрит прямо ему в глаза.
— Она танцевала для него вчера вечером.
— Да. Там наверху труппа Шалко в фаворе. — Отец указал на потолок, подразумевая, что его жена известна на более высоких стратах. — До сих пор, наверное.
Речь шла о труппе, в которой танцевала мать. И откуда она убежала, когда ей было чуть больше, чем Тому сейчас… Вот и все, что знал сын о прошлой жизни своей матери.
— Так что на него произвели впечатление рекомендации, которые сохранились у нее с тех пор, — сказала Труда. — Но непонятно, почему он так долго ждал. Ведь он — Оракул, не так ли?
Отец потупился.
— Я не достоин ее, Труда. И никогда не был достоин.
— Она любит тебя, — слова Труды прозвучали не особенно убедительно.
— Танцоры не так глупы, ты же знаешь.
Отец откинулся на спинку стула и провел пальцами по своим растрепанным седым волосам.
Том поглядел на пустой стол посреди комнаты, затем на изображение, парящее перед ним.
— Она изучала физиологию, училась пению, драматическому искусству… Ее выступления, должно быть, были очень эффектны.
Труда покачала головой.
— Это лишь внешняя сторона, — сказала она. — Это то, как тебя воспринимают другие люди.
— Возможно. Но выступать наверняка лучше, чем гнить здесь! — Отец взмахнул, обводя рукой комнату.
Том огляделся вокруг и недоуменно вздохнул. Что здесь не нравилось взрослым?
— Вспомни, какой ты нашел ее, — сказала Труда.
— В то время удача отвернулась от нее, — ответил отец. — И в этом все дело.
Том почувствовал боль в животе.
Долго было тихо, потом вновь зазвучал голос Труды:
— Ты говорил, что она постоянно трет руки… Это плохой знак, Деврейг. Если бы ты мог забрать ее отсюда на несколько дней…
— У меня нет разрешения на путешествия.
— Но это недалеко, всего один или два клика отсюда. Я знаю людей в районе Фарлгрин…
Отец покачал головой.
— А ты знаешь, когда человек трет руки? — спросил он через некоторое время. — Она делает это только тогда, когда очень расстроена…
— Как-то мы говорили об этом. — Труда постучала костлявыми пальцами по столу. — Когда она… Ну да ладно, это не важно. Бабьи разговоры. — Труда взглянула отцу в глаза. — Послушай моего совета. Я ведь не так часто даю советы.
— Неужели? — Отец натужно рассмеялся. — Я помню время…
Рука Тома рассекла воздух, и голограмма исчезла. Мальчику было стыдно: поставить на запись инфор, никому не сказав об этом. Но ведь никто так и не объяснил ему, что произошло.
Потом Том скрестил пальцы и заставил себя стереть запись. В нерешительности встал с кровати, затем снова сел, не зная, чем теперь заняться. Потом посмотрел на потолок и представил, как танцует его мать.
«Что же, черт возьми, происходит?» — подумал он.
— Эй, крошка Томми! — Парень сидел на выступе стены в обменнике «Пятиугольник», прикладывая к губам горлышко бутылки. Желтый обруч на лбу врос в кожу, ярко-желтые прыщи пятнами расплылись на щеках. — Слышал, твоя мамочка вновь при деле…
Наклонившись, он передал бутылку одному из своих приятелей. Когда тот обернулся, Том увидел темно-красное родимое пятно, и его сердце учащенно забилось: Ставрел.
Том сжал в руках новое зарядное устройство для инструментов отца. Что, если Ставрел попробует отобрать его?
Это было бы уже чересчур.
Последние три дня мать платила за свои посещения палатки Оракула, тогда как подразделения милиционеров прочесывали местные туннели, а офицеры службы безопасности останавливали каждого второго и учиняли подробный допрос. Никто не говорил, с чем это связано. Одно слово было у всех на языке, но никогда не произносилось вслух. Это было слово «Пилот».
«Я знаю о Пилоте больше других, — подумал Том. — Но важно ли это?..»
Нынешним утром мать перевязала волосы сзади серебристым шнурком. А потом потратила часть кредит-лент на покупку корзины фруктов — грипплов с джантрастой — и захватила ее с собой в черную палатку…
Ставрел взял бутылку и собрался было отхлебнуть из нее, но остановился, посмотрел на Тома и глупо хихикнул.
— Танцовщицы знают множество поз, не так ли? — Он сплюнул. — Во-первых, есть…
Это было уже слишком. Том сжал кулаки.
— Ой как страшно! — Ставрел опять хихикнул и спрыгнул со стены.
Удар Тома пришелся в металлическую полосу на голове Ставрела, по лицу его потекла кровь.
Ставрел остолбенело взглянул на Тома, молча повернулся и исчез в туннеле.
Том возвращался на рынок окольным путем, по-прежнему сжимая в руке зарядное устройство.
На полпути к Гарверону располагалась энергостанция, обслуживавшая район Фарлгрин и Салис. Тут безраздельно правила служба безопасности. Встав в очередь на КПП, Том заметил впереди седую голову в зеленом платке. Неужели Труда? Он не смог бы сейчас притвориться…
А вот и жак…
Почему шпиков звали Жаками, Том не знал. Наверное, существовала какая-нибудь легенда…
Ледяной страх вытеснил постоянные мысли о матери и мучающий Тома вопрос: «Почему отец ничего не предпринимает?» На этот раз Том испугался за себя самого. А вдруг они обнаружат эмиссию…
Голодраматические герои обычно были с золотистой кожей, мускулистые. В реальной жизни Жак выглядел худым, почти изнуренным. Длинные голые руки и ноги, выставленная напоказ коже-сеть. Под ней — белой, как кость, — шевелящееся хитросплетение синих вен.
Только на мгновение жак поглядел (или поглядела?) на Тома. Глаза-микрофасеты сверкали всеми цветами радуги.
«Мой страх вполне естествен, — сказал себе Том, чувствуя, что взмок от пота, что сердце готово выпрыгнуть из груди. — Неужели он остановит меня?»
За Жаком, соблюдая дистанцию, чтобы не создавать помех для его гиперчувствительной сенсорной системы, двигались четыре милиционера в темной боевой форме.
«Если обойтись без шума…» — Том свернул в маленький безымянный боковой туннель и ускорил шаг, надеясь, что никто за ним не последует. Прошел через сырой постоялый двор с низкими сводами.
