это онанизм. Если волнует, значит, современно».
Для Михалкова-Кончаловского это, вероятно, очень важная мысль, ибо он дословно повторил ее через неделю в журнале.
Тут еще одна трудная загадка. Кто учился в школе, тот знает: если две величины порознь равны третьей, то они равны между собой. Современная трактовка = онанизм. Волнует = современно. Отсюда: онанизм = волнует.
И ничего больше тут нет. Может, Кончаловский действительно так думает. Но это его ошибка. Во- первых, онанизм – это не современно (это явление наблюдалось даже в дотеатральные времена). Во- вторых, эта тема мало кого волнует.
Или он хотел сказать что-то другое, но не смог?
...Русский язык – точный и опасный. Он сам выявляет малейшую фальшь. Когда Тригорин расстается с уже соблазненной, но пока еще нетронутой Ниной, он назначает ей свидание:
ТРИГОРИН. Остановитесь в «Славянском базаре». Дайте мне тотчас же знать.
Он говорит отрывисто, спешит, их могут застать, услышать.
Тригорин в постановке Михалкова-Кончаловского говорит: «Остано?витесь в “Славянском базаре”...» Но так команду не дают. Правильное ударение: останови?тесь – то есть снимите номер там, где мне будет удобно... А этот произносит «остан
В обоих упомянутых интервью Михалков-Кончаловский говорит: «Вообще, часто Чехова ставят, будто он помер и можно делать с его пьесой все, что захочешь. И вообще, ставят не Чехова, а занимаются эксгумацией... прямо на останках, которые лежат во гробе». Очень самокритично, хотя и не очень понятно.
Можно заниматься эксгумацией останков (то есть выкапывать их), но нельзя заниматься эксгумацией
Про кого говорит Михалков, если не про себя? Чьи спектакли он видел и счел эксгумацией (выкапыванием трупа из земли)? На вопрос интервьюера о чужих спектаклях он ответил: «Я принципиально уходил с постановок».
Мы не беремся никого учить. Но если человек сообщает публике свои принципы, то допускает, что их будут обсуждать.
Уходить со спектакля? Да, если не можешь преодолеть отвращение. Или заболел, или... Но «уходить принципиально» – это что-то странное. Это демонстрация высокомерия, что ли?
Если речь о художественном принципе, то лучше бы совсем не ходить. А зайти и уйти... Зачем приходил?
...Но спектакль очень красивый, актеры стараются (декорации, костюмы и музыку мы уже хвалили); публика ходить будет, и букеты будут – все будет как настоящее.
2004
Голый король
В трагедиях Шекспира есть благородные герои. Они могут ошибаться, совершать преступления, даже убийства (Гамлет убил пятерых, троих – собственноручно). Но они – не подонки, на подлость не способны, мерзость внушает им отвращение.
И на остальных персонажей мы (публика) глядим глазами благородных. Вместе с ними испытываем отвращение к подлости, предательству, мерзости.
Но если героя превратить в подонка – нам будет трудно ему сочувствовать. Люди не хотят быть на стороне негодяя. Кроме того, если благородных героев превратить в подонков, тогда на сцене останутся одни подонки.
...В Москву на «Золотую маску» знаменитый Малый драматический театр (Петербург) привез знаменитого «Короля Лира» в постановке знаменитого Додина. Множество рецензий, восторженные интервью и гордое «
...В самом начале герцог Глостер (у Шекспира – благородный, верный, жертвующий собой ради преследуемого Лира) знакомит придворных со своим взрослым сыном:
ГЛОСТЕР. Этот ублюдок появился на свет без приглашения. Мать его была шлюхой.
Это новый, очень смелый перевод. У Шекспира в реплике Глостера ни «ублюдка», ни «шлюхи» нет.[66]
Глостер говорит мерзости, а голос его – пьяная гнусавая хамоватая растяжка.
Человек называет собственного (пусть незаконного) сына ублюдком... да еще громко, да еще в присутствии этого самого сына... И ладно – если бы в ярости. Но это – спокойная беседа. Светский разговор.
У Шекспира, выходит, Глостер – благородный, а у Додина – негодяй. Зачем?
Потом на сцене появляется Эдгар – законный сын Глостера и (по Шекспиру) очень благородный, честный. Появляется и сразу, до всяких разговоров,
Неважно, что во времена Шекспира, и тем более во времена Лира, кокаина не было. Неважно, что поведение Эдгара в пьесе невозможно объяснить наркоманией, даже если не три, а тридцать три года углубляться в текст.
Важно другое. Наркотики – это современно, это модная тема. И очень наглядно: если персонаж наркоман – значит, он нехороший мальчик.
Тут же выясняется, что он еще и идиот. Эдгар надувает презерватив, приставляет получившийся полуметровый кабачок к ширинке и помахивает.
Для кого? Девушек на сцене нет – соблазнять некого. (Можно ли таким образом соблазнить – другой вопрос.) Друзей нет – смешить (даже таким способом) некого. Оглядываешься: а в театре только Эдгар с надутым кондомом и полный зал зрителей.
Значит – это для нас. Но ни единого смешка. Мертвая тишина, недоумение, отвращение и скука. Разве нам мало придурков? – о них ежедневно пишут газеты, их ежедневно показывает ТВ. И зачем (ради какой цели) героя превратили в наркомана и кретина?
...А потом Лир рассердился и громогласно послал верного Кента «в жопу!». (Публика не дрогнула, мертвая тишина продолжалась.)
А потом кто-то кого-то громогласно назвал «мудаком». (Мертвая тишина.)
Беда не в ругательствах и презервативах (мы привыкли). Беда в том, что это – самые запоминающиеся эпизоды. Остальное – бесцветно и бессмысленно. А это значит, Шекспир полностью уничтожен. Ибо для того, чтобы показывать со сцены похабщину, он не нужен.
Ужасны не ж... и м..., ужасно то, что они – самое интересное. Если подросток не имеет ни мастерства, ни таланта – чем ему пленить современную Бэкки Тэтчер? Конечно, похабщиной.
Смешно и грустно, но, похоже, почтенный Додин погнался за модой. Он видит, как востребована тема наркотиков, видит каков рейтинг похабщины, видит успех ксюш, малаховых, лолит и, просидев три года над великой пьесой, обнаруживает, что иного пути к успеху сегодня нет.
Это ошибка. Люди заплатили полторы тысячи рублей за билет именно потому, что им хочется иного. А иначе могли бы остаться дома у телевизора.
Похабщины кругом так много, что хотелось бы чего-то вроде
