Г-н президент, будь вы поэтом, мы с вами обсудили бы замечательные рифмы: «старый – Гумарыч», «ребята – засаде», «ВВ – В.В.» и др., и пр. Но вы, как правильно поется в этой песне, окончили, извините, юрфак, поэтому давайте займемся прозой.
Это пели маленькие дети. Про Гумарыча пел ребенок лет семи, а про УБОП и УБЭП (где «заработаем на хлеб») пел малютка лет четырех. Скажите, как по-вашему, могут ли маленькие дети искренно петь такую херню? Лейтенанты, конечно, могут, а дошколята – нет.
Ребенок искренне поет «пусть всегда будет солнце! пусть всегда будет мама!» – это его чувства, он это понимает. А «Кирьянов», «ВВ» (внутренние войска), УБОП – это для ребенка бессмысленный бред.
Дети поют, дворец аплодирует, а по радио, в газетах, от родителей и от вас, г-н президент, дети слышат о милиции совсем другое.
Дети живут в нашем городе. Может быть, они знают, что некоторые милиционеры очень опасны, может быть, во дворе и дома слышали разговоры о преступлениях милиции. Любви к ней в обществе нет; откуда ж она у детей возьмется? А детей заставили объясняться в любви без любви. В некотором смысле их изнасиловали – научили, на каких словах улыбаться, на каких – вытягивать ручку и приплясывать, подрагивать и подпрыгивать, копируя самые пошлые жесты, самые широкие улыбки мастеров эстрады – выдрессировали выражать восторг. Наверное, они долго репетировали и на всю жизнь запомнили, что в УБОП и УБЭП поступают, чтобы «заработать на хлеб». Подрастут эти буратины – поймут, что и на «лексус» хватит. А пока их использовали, как кукол. Даже не спрашиваю фамилию Карабаса Барабасовича.
Эти дети ради одноразового удовольствия начальников превращены в циников. Думаете, нет? Думаете, пройдет без следа?
Идея песни, судя по сообщениям СМИ, принадлежит Кубышко, заместителю начальника Департамента кадрового обеспечения, генерал-майору милиции, а со словами ему помог знаменитый Резник; молодцы. Но могли бы и не мучиться. Могли бы взять готовую песню бойцов НКВД – «Днем и ночью – мы на страже»:
Это гимн Ежовщины – того самого Большого террора, который вы недавно безоговорочно осудили. А песенки-то как однояйцевые близнецы. Хотя, согласитесь, «недремлющий Нарком» звучит эффектнее, чем «Гумарыч», а «по-Ежовски сторожим» как-то моральнее, чем «заработаем на хлеб». Но припев, признаюсь, меня смущает. Понимаете, вражьи зубы спилить – это же не о мертвых врагах речь. Зачем у мертвецов чего-то там спиливать. Значит, речь о живых, которые попались в Ежовые рукавицы. Пилить зубы – это одна из самых страшных пыток. Теперь чаще или электричество к половым органам, или полиэтиленовый пакет на голову для удушья.
Извините, что отнимаю время такими пустяками. Ведь кругом так много хорошего. Например, не отдали Кремль под поминки Япончика.
Словесный гипноз
Г-н президент, помните, Кашпировский лечил всех по телевизору? Весь Советский Союз, все 280 миллионов, от всех болезней. Вы на телеэкране, как бы это сказать… в общем, есть некоторое сходство. Но и разница большая: вы не приказываете нам раскачиваться и не говорите «даю установку», а говорите «даю поручение». Впрочем, и задача у вас вдвое легче – нас теперь всего 140 миллионов.
Вы говорите. Мы восхищенно и доверчиво слушаем: «Модернизация, компьютеризация, информатизация, электрификация, ваучеризация (или это не вы?), инновация, инвестиция, конституция, администрация, коррупция, юстиция, вакцинация» – просто блаженство.
Но иногда загипнотизированное сознание вдруг проясняется, и какая-нибудь ваша очень вроде бы правильная фраза вдруг цепляется, как заусенец, и возвращается (слава богу, ненадолго) успешно утраченная привычка думать.
…Вы в понедельник встречались с правозащитниками, выслушали их доклад по острейшим проблемам. Элла Памфилова говорила про убийства правозащитников, журналистов, общественных деятелей; она добавила: «Конечно, всех нас потрясло и убийство священника. Это как бы из другой сферы, но это тоже потрясло». И еще сказала: «Сейчас широко обсуждается потрясшее всех убийство, трагедия юриста Магнитского. Крылатой фразой стало, что скоропостижная смерть в СИЗО – это почти как профессиональная болезнь предпринимателей. Это трагедия, когда 37-летний юрист погибает, будучи еще только подследственным». Она говорила вам о человеке, который умер в тюрьме по вине тюремщиков, его замучили до смерти.
В ответном слове вы очень правильно хотели, видимо, сказать о ценности жизни
«Фразу вы вначале произнесли, для меня трудную, во всяком случае, для восприятия: „Убийство священника – это печально, но это как бы из другой сферы“. Вот, на мой-то взгляд, не может быть „убийства из другой сферы“. Всякое убийство: и правозащитника, и журналиста, и священника, и милиционера, и следователя, и военного, любого другого человека – имеет абсолютно одинаковые последствия, социальные последствия для нашего общества. Это тягчайшее преступление. Поэтому мне все-таки думается, что мы в таких словах должны быть крайне аккуратны, мы не можем делить преступления на те, которые заслуживают повышенного общественного внимания, пусть даже речь идет об известной личности, и на те, которые не заслуживают внимания».
Г-н президент, это, конечно, очень красивые и гуманные слова, но по сути, простите, все совершенно не так.
Если неосторожный водитель задавил ребенка – это трагедия, но с государства и лично с вас нет никакого спроса. Если сосед по пьянке зарезал соседа – при чем тут вы?
Но тюрьмы – часть Министерства юстиции. Министерство юстиции (справедливости) – часть государственного аппарата. Вы – глава государства. Этого юриста уморили в тюрьме ваши подчиненные, государственные служащие. Надо ли продолжать?
Увы, г-н президент, вы были абсолютно неправы, сказав, будто «всякое убийство имеет абсолютно одинаковые последствия, социальные последствия для нашего общества». Может быть, всякая жизнь бесценна (так мог бы сказать монах-отшельник), но убийство убийству рознь. И вы как юрист (а не только как президент) это точно знаете.
Даже Уголовный кодекс различает убийство по неосторожности и умышленное убийство; убийство бандита в перестрелке и убийство безоружного адвоката, журналиста, правозащитника.
И общество различает. Все общество (включая тех, кто не читал Уголовный кодекс) абсолютно ясно понимает разницу. А если так – значит, ваши вроде бы гуманные фразы воспринимаются либо как речь политика, обязанного лукавить по долгу службы, либо как речь человека, не очень хорошо понимающего, что он говорит.
Понятно, что вы ежедневно сталкиваетесь с этой проблемой, ежедневно вынуждены искать нежные названия для откровенных преступлений. Происходят, например, дикие и уголовные фальсификации на выборах, а вы вежливо говорите о том, что кто-то кое-где у нас порой подключает административный ресурс.
