Оптимисты связывают перенос оглашения с «переписыванием приговора в духе послания». Мол, уже готовый приговор срочно смягчают, чтоб соответствовал.
Но почему-то кажется, будто эта пауза – внезапная, очень неестественная, будто кто-то зажал себе рот и нос, – взята, чтобы развеялся дух послания.
Не знаю, как это повежливее сказать, но ведь бывают случаи, когда чуешь, что необходимо задержать дыхание, проветрить помещение.
№ 37 Великая фанера
Уважаемый Владимир Владимирович! Извините за грубый вопрос: что мы получили от минувшего праздника? Ради чего готовились несколько месяцев? Ради чего потратили сотни миллионов долларов?
Праздник – всегда расходы. Но взамен – радость, счастье, светлые воспоминания. А у нас?
На хорошее дело денег не жалко. Никто ж не считает, во что обошелся полет Гагарина. Вся страна ликовала! Мир восхищался! Враги задергались в панике. А теперь?
Сколько мы возбудили злобы! Никогда не было столько криков о зверствах Советской Армии. Прибалты твердят об оккупации, требуют репараций; братская Украина уравнивает бандеровцев с ветеранами Великой Отечественной, друг Буш осуждает… Это – реакция на наши действия. Все это тлело, а мы, получается, раздули.
Мы хотели, чтобы нам низко поклонились. А нас стали оскорблять. Мы хотели всемирной благодарности, но мир не уверен, что сегодняшние мы – это победители Гитлера. (Можно потребовать всемирной благодарности и за победу над Наполеоном. Ничего, что мы потом расстреляли всех дворян, но это же мы разгромили мучителя Европы.)
Миру известно положение наших ветеранов. И мир относится к России лучше, чем она – к своим спасителям.
Мы старались-старались, а в результате наш престиж упал. Такое все чаще случается с вашей вертикалью.
…Бесчисленные патрули с автоматами, блокпосты на въезде в город, бесконечные проверки документов, в метро ежеминутные радиопризывы к бдительности, лица хмурые, глаза ищут диверсантов… Владимир Владимирович, это май 2005-го или октябрь 1941-го? У нас Победа или «враг у ворот»?
В 1941-м комендантский час вводился на ночь. Вы ввели на три дня. Люди не могли попасть домой, не могли попасть на работу, в гости, задерживались машины «скорой»… Звучал военный аргумент: мы исполняем приказ. И военные упреки: «Вы что, не понимаете, что происходит?..» Прежде по большим праздникам закрывали на вход несколько центральных станций метро. Но – чтоб избежать давки. Теперь – закрыли весь город в страхе перед терактом.
Поздним вечером 9 мая телеканал «Россия» повторил парад грузовиков со стариками.
– Папа, смотри! На Красной площади солнце! А у нас – ночь!
– Опомнись, это утром было. Мы запись смотрим.
– Нет, папа! Видишь, написано: «прямой эфир»!
Уважаемый Владимир Владимирович, на экране действительно висела такая надпись (видать, с утра осталась). Но до какой же степени наивен девятилетний человек. Как же вам легко морочить людям головы. Парень совсем не дурак; он тысячи раз имел возможность убедиться, что вечер в Москве и в Перхушкове наступает одновременно. Но появилась на экране волшебная надпись «прямой эфир» – и он поверил, что у вас в Кремле утро. Он верит, что телевизор показывает правду. И по результатам выборов похоже, что не он один.
Дети смотрели на экран с любопытством, а мы, взрослые, со стыдом.
Грузовики были фальшивые (фанерный муляж), а ветераны – настоящие. И фальшивка почему-то позорила стариков. Она превратила их в участников шоу, в артистов.
Лучше бы отреставрировали три грузовика тех времен либо нарядили артистов (или омоновцев) ветеранами.
Владимир Владимирович, скажите, а для кого их катали? Это для них было сделано? В заботе о ветеранском здоровье и счастье их притащили, заставили вскарабкаться в кузов и прокатили мимо трибуны? Да еще небось несколько раз репетировали; обучали махать букетиками гвоздик. Для них? Или – для вас и кто там еще был? Буш, Берлускони, Шредер, Ширак – откровенно скучали, вертелись, вежливо улыбались (лишь японский премьер вел себя идеально). Для ваших временных западных друзей эта вереница грузовиков была слишком длинной, скучной; ветер холодный, скорей бы за стол.
Владимир Владимирович, а может, лучше было бы усадить стариков на трибуну, а вы – президенты и канцлеры – прошли бы мимо, приветствуя их и крича «ура!»?
Ветераны-то настоящие, и ордена у них настоящие. А далеко не каждый президент – настоящий. Хрен его знает, какими методами его выбрали. (Не обижайтесь, но в вашей группе сидел и Туркменбаши, выборам которого мы не верим, и Ющенко, выборам которого вы не верите. Или уже верите?)
А вплотную к вам (слева, ближе к сердцу) сидел Буш. Ветераны, выходит, приветствовали и Буша. А хотели ли они это делать? Ведь он нам загадил всю малину. Перед парадом залетел в Ригу, где нас называют оккупантами, а после парада улетел в Грузию, где нас называют оккупантами. И этого типа приветствовать? Он нас унижает, а мы перед ним катаем своих стариков.
А кто решил, что надо сто грузовиков, а не десять, не три? Похоже, стариков набрали столько, чтобы дать побольше заработать фирме, которая сделала фанерный грим. Обделать один «ЗИЛ» под «ЗИС» (хотя вышло, говорят, похоже на немецкий) – тысяча долларов, а сто «ЗИЛов» – 100 тысяч долларов. Чувствуете разницу?
Это ваша речь, Владимир Владимирович. Вы ее зачитали на параде.
Вы уж простите, но война не взывает к разуму. И что значит «могли»? По-вашему, чудовищные последствия не наступили? Все, что случилось тогда, – не чудовищно?
Кто писал вам речь? Кто придумал «пламенную орбиту Второй мировой»? «Орбита» – безмятежный и вечный путь вокруг центра. Война не летала. «Пламенный» – обычно означает возвышенный и самоотверженный. Это слишком красиво для мясорубки, которая перемолола 50 миллионов.
Кто сочинил «необратимую пропасть»? Пропасть, уважаемый Владимир Владимирович, бывает бездонная, мрачная… А обратимых и необратимых не бывает. Это автор ваших речей спутал Великую Отечественную с безвозвратным кредитом.
Зачем торжественный голос, подделываясь под Левитана, сказал про 26 420 000 погибших? Решили показать, будто ваша вертикаль к празднику подсчитала наконец жертвы?
Но вы же знаете, что это ложь. Никто не уточнял число. Да и невозможно уточнить; во всех лесах на запад от Москвы, на всех полях до Польши – непохороненные солдатские кости. Их посчитали или вычеркнули?
Чаще говорят о 27 миллионах. Некоторые говорят – 30, некоторые – 35. Но сказать «26 420 000» – значит, сделать вид, будто неточность отныне меряется не миллионами, а тысячами.
Эта лукавая цифра – такой же муляж, как грузовики.
…Наступило 10 мая – и что? Всё растаяло, как мираж. Как глупые лазерные картинки на дворцах и храмах, которые комуто принесли барыш, а нам – удивление: неужели это убожество и есть то великолепие, которое нам обещали?
Праздник миновал, пришло похмелье. Тем более тяжелое, чем больше мы нанюхались телеэфира.
Кого ни спросишь – у всех чувство унижения: не пускали гулять по городу, часами держали у барьеров, в пробках, чтобы вам с Бушем было удобно и безопасно.
А сами-то вы довольны? Сами-то вы неужели уверены, что стоило так подстилать свой народ, свою столицу под ножки типов, которых пришлось еще и уговаривать, и платить, чтобы «оказали честь»?
Не похоже, что они оказали честь моей семье. Мой дед, Александр Минкин, погиб под Моздоком осенью 1942-го, похоронен на высоте Малгобек в братской могиле. Брат моей бабки ушел добровольцем в
