коридоре они, а внутри — ни окон, ни дверей! Вагонам этим сто лет в обед! Кто в столыпинских вагонах один раз проедет — железную дорогу всю жизнь обходить будет, дочка!
Алиса вздрогнула, услышав свою фамилию и вновь озвученный приговор суда. Алиса не смогла побежать: она шла, чувствуя, как подкашиваются ноги, глядя мимо оскалившихся морд голодных овчарок на желтые полосы света, рассекающие синий снег. Было странно держать руки за спиной и слышать монотонную ругань идущего рядом конвоира с ее сумкой.
— Твою мать! Почему московского этапа все зоны боятся — так это потому, что москвичи с собой все имущество прут: всех вертухаев на шмон не хватит! У тебя вон одна сумка, а весу! Кирпичи, что ль, нагрузила?!
— Книги. — Алиса не услышала собственного голоса, но не смогла повторить громче.
Где-то далеко осталась набережная Макаренко, Алиса повторяла про себя свой новый адрес: «Мордовская область, поселок Евас УИ 136/6».
Вдруг ничего от тебя не зависит — как когда попадаешь в больницу сразу и понимаешь, что ты заложник этих казенных стен. Алиса осмотрелась в тусклом вагоне и медленно съехала по стене на пол, уставившись в пространство перед с собой… Набережная… Блюз… Бабушкино пончо… Медленный танец, запах «барбариски», зола, рассыпавшаяся упечки…
— Ладно тебе, не сходи с ума! Ты куда уставилась-то? Эй, как тебя там звать-то…
Алиса повернулась на голос и увидела широкоплечую лысую девушку в дутой куртке поверх тельняшки. Пожилая женщина, сидящая в углу, ухмыльнулась:
— Глянь-ка, соска, какой уже за тобой коблик ухлестывает!
Алиса закрыла глаза и достала из внутреннего кармана куртки конверт. «Алисочка!..»
Невозможно попять, как течет время, если ты помещен в темное замкнутое пространство. Алисе казалось, что она едет в «столыпине» вечность,
Женские запахи так ядовиты, женская речь так режет слух, женские мысли разъедают стены старого вагона, женская любовь сметает все на своем пути… Алиса проваливалась в сон и просыпалась, думая, что скоро она станет зверем в зоопарке, где в вольеры помещены самые хищные из людей…
Девушка в тельняшке в который раз присела рядом и, опершись ладонью на колено, откашлялась, Алиса дремала, сжав в руках конверт.
— Ау, красавица! — пробасила девушка. Алиса открыла глаза.
— Оставь ты ее! — вступилась соседка Алисы по автозаку. — Пусть спит, плохо ей. Ох, верно говорят: от сумы да от тюрьмы не зарекайся! Хорошая-то вроде девочка-то… Кто на воле-то ждать будет? Родни-то много?
Алиса пожала плечами:
— Бабушка…
— Письмо-то небось не от бабушки: до дыр уже измусолила! — присела рядом на корточки девушка в тельняшке и закурила.
— Это от подруги, — тихо ответила Алиса. И, помолчав, зачем-то еще тише добавила: — Она — буч.
