'долг' было для нее не пустым звуком, потому что выросла она в среде русской интеллигенции. И опять мысли его закружились вокруг понятий 'честь', 'достоинство', 'долг', и, рассуждая об этом, он неожиданно наткнулся на парадоксальное открытие: хоть он обладал большой властью — и не один год, ему ни разу не пришлось принимать такое ответственное решение или совершать поступок, равный тому, который предстоял ему теперь. И вдруг, только сегодня, сейчас, в годовщину смерти жены, он понял, что внутренне никогда не слагал с себя полномочий прокурора, хотя официально лишился этой должности, — от этой мысли стало как-то спокойнее на душе, исчез страх, сидевший в нем, как гвоздь, весь вечер.
2
Прошло две недели… Амирхан Даутович ни разу не виделся с Шубариным после поминок Ларисы — в ту же ночь Артура Александровича поднял поздний звонок из Москвы, и он срочно улетел в столицу. Две эти недели Азларханов провел с большой пользой для себя, понимая, что времени у него в обрез: много занимался делами, подготовил несколько документов, которые наверняка обрадуют Шубарина, а главное, он понял из бумаг некоторые принципы непотопляемого айсберга. Хитрый трюк финансовых мошенников преклонного возраста Кима и Георгади и их главаря Японца состоял в том, что они организовали немало предприятий на стыке двух областей или двух районов, с одним и тем же штатом: по одну сторону границы существовало реальное, по другую фиктивное производство, как тот армянский авторемзавод, — это давало им большие возможности манипулировать финансами и сырьем, вроде как обходясь без мертвых душ и без откровенного подлога.
Нащупал Ликург и несколько банков, откуда слишком щедро снабжали их чековыми книжками на крупные суммы, которые без труда становились наличными деньгами; через эти банки они наверняка получали наличные деньги, 'заработанные' и по другим каналам. Прежде чем отдать Коста пачку сторублевок, Амирхан Даутович отметил в записной книжке банковский штамп и, выйдя по документам на этот же банк, утвердился в своей мысли, что именно там приберегали для Шубарина крупные купюры. И пачки денег — сторублевыми купюрами из этого же банка — наверняка хранятся в тайниках у первого секретаря Заркентского обкома партии, главного покровителя и друга Шубарина: вряд ли тот доверял такие суммы сберкассе, — когда-нибудь прокурор собирался выстроить и эту линию.
Вернулся из Москвы Шубарин днем и первым делом заглянул в кабинет Азларханова.
— Рад вас видеть в добром здравии, — едва переступив порог, сказал, радушно улыбаясь, Артур Александрович. — Надеюсь, вы не подумали, что в такой сложный момент я бросил вас? Я наказал Коста до моего приезда особо тщательно присматривать за вами и через день звонил ему, не замечает ли он что- нибудь подозрительное вокруг вас. Слава Богу, никаких происшествий, но теперь я рядом с вами, и душа моя спокойна — я не люблю удаляться от своих дел, даже если имею хороших помощников. Но дела есть дела, и есть люди, которым я не могу отказать в помощи, если они попали в беду, оттого и срочный вызов в Москву: решил и чужие и свои проблемы. Как служебные успехи?
Амирхан Даутович молча пододвинул к нему красную папку с оттиском: 'На подпись'.
Артур Александрович быстро пробежал глазами все четыре документа и тут же дал им оценку, правда, пытаясь придать сказанному шутливый тон:
— Каждый из этих циркуляров вы могли продавать мне поштучно, и сколько бы я ни заплатил, думаю, что не прогадал бы. — Вспомнив что-то, добавил: — А у меня для вас тоже припасены подарки, — и открыл кейс, вроде того, что Азларханов некогда видел в руках у Коста. — Это швейцарские часы 'Роллекс', надеюсь, они вам понравятся — солиднее не бывает, золотые, с платиновым циферблатом и стрелками. Многофункциональная счетная машинка 'Кассио' — она необходима вам в работе — и маленький диктофон 'Шарп' — можете наговаривать текст для машинистки у себя в кабинете: я вижу, она раздражает вас своей медлительностью.
Амирхан Даутович раскрыл коробку с часами — они и в самом деле оказались великолепными: массивные, с граненым хрустальным стеклом.
— Ну, теперь мне будет завидовать сам Коста, — пошутил юрисконсульт, но Японец покачал головой:
— Нет, не должен — ему я тоже привез прекрасные часы в подарок. Коста и для меня и для вас очень нужный человек, он долгое время был у Бекходжаевых доверенным лицом, и мы нанесем им с его помощью еще один сокрушительный удар.
Узнав о приезде Шубарина, с третьего этажа спустился Икрам Махмудович. Увидев в руках у Амирхана Даутовича коробку с часами, он совсем не солидно, по-мальчишески обиженно спросил:
— А мне?
Артур Александрович в ответ рассмеялся — он, видимо, был в хорошем настроений — и, обняв Файзиева, сказал:
— А тебе подарок посерьезнее: я решил твой вопрос с белым 'мерседесом' — посылай человека, пусть пригоняют. Машина Санобар, которой ты завидуешь, просто колымага по сравнению с этой моделью: обивка из мягкой красной кожи, белые, из ламы, чехлы, кондиционер, бар… двести сорок лошадиных сил!
Файзиев взвизгнул от радости и пустился плясать посреди кабинета, и в этот момент вошли Ким и Георгади, неразлучные, словно сиамские близнецы, старики.
Подарки открыто лежали на столе — Амирхан Даутович не пытался их убрать, и оттого не ясно было, доволен он ими или нет. Стало шумно, и Артур Александрович, незаметно озорно подмигнув Азларханову, увел незваных гостей в свой кабинет.
Прокурор и после ухода Шубарина долго не убирал со стола дорогие презенты из Москвы: нет, он не любовался ими, хотя они не вызывали в нем и неприязни, он просто был равнодушен к ним — все эти страсти с модными тряпками и престижными вещами прошли как-то мимо него и Ларисы. Он думал о том, сколько есть путей и способов подкупа: деньгами, должностью, женщиной, машиной, модной одеждой, редкой книгой, дачей, антиквариатом, драгоценностями, спортивным снаряжением… Наверное, существует целая наука, которой в совершенстве владел Японец: он-то знал, как к кому подступиться — старому и молодому, мужчине и женщине, богатому и бедному, жадному и моту, трезвеннику и пьянице, лодырю и трудяге…
Да, внимательный человек Артур Александрович.
Амирхан Даутович вспомнил две прошедшие недели. Догляд за ним Коста в это время действительно был особо тщательным, хотя Джиоев ни о какой опасности не говорил, не предупреждал и даже не намекал, видимо, чтобы не беспокоить. Но несколько раз, выходя в гостиничный коридор, он встречал там Коста, неизменно собранного, улыбчивого, учтивого. Значит, существовала какая-то опасность, которой остерегался Шубарин? От кого она должна была исходить? От Бекходжаевых? А может, его изолировали от человека, который хотел передать ему особо важную информацию? Тогда кто же он? Не прокурор ли Адыл Хаитов? С ним ведь они так толком и не объяснились, и на поминках Ларисы им не дали возможности и минуты побыть наедине.
Прокручивая в памяти вечер в банкетном зале, Азларханов почувствовал, что, кажется, Хаитов действительно порывался ему что-то сказать, а может, даже и что-то передать. О чем бы поведал ему старый знакомый, дольше других сопротивлявшийся системе Шубарина? Надо попытаться как-нибудь связаться или встретиться с ним. Может, Хаитов так же, как и он, вступил в контакт с Шубариным с единственной целью — нанести в конце концов ему удар? Этот вариант следовало продумать и проанализировать особо тщательно, потому что Амирхан Даутович чувствовал страх прокурора перед Шубариным. Да, такой союзник, обладающий официальной властью, не помешал бы, но пока приходилось рассчитывать только на свои силы.
В конце рабочего дня Шубарин зашел к Амирхану Даутовичу еще раз.
— Поужинаем вместе по случаю моего приезда и обмоем 'Роллекс', чтобы носились? — предложил он и, по привычке не дожидаясь ответа, продолжал: — Я привез кое-что из Москвы: ваше любимое баночное пиво 'Дрейер' и к нему краба свежемороженного килограммов на пять. Икрам Махмудович уже отправился в 'Лидо' распорядиться насчет ужина. И старики наши на краба придут… Посидим, я люблю видеть своих
