своей жены, — и больше капитана к этому делу не подпускали.
Дело для суда особых затруднений не представляло. Преступники, а точнее преступник, как все его называли, не дожидаясь приговора, — Худайкулов Азат, которому до совершеннолетия не хватало двух месяцев, в содеянном сознался. Сказал, что это он задумал и осуществил разбойное нападение на искусствоведа Турганову. Но убивать ее он не собирался, все получилось непреднамеренно. Когда он сорвал фотоаппараты и побежал, потерпевшая кинулась за ним, а он, отбиваясь мотоциклетным шлемом, случайно попал ей в висок. Его товарищ Анвар Бекходжаев, владелец мотоцикла 'Ява', на котором они совершили разбойное нападение, от этой затеи его отговаривал, но желание завладеть диковинным фотоаппаратом было настолько велико, что он, Худайкулов, пригрозил ему ножом, и Бекходжаев был вынужден поехать вслед за Тургановой.
На вопрос судьи, почему он в момент задержания оказался в доме Бекходжаевых, Худайкулов ответил: мол, он знал, что ведутся интенсивные поиски убийцы, и он боялся, что Анвар Бекходжаев может его выдать, потому пошел к нему домой и еще раз пригрозил убить, если тот его выдаст. Худайкулов представил суду и нож, которым якобы угрожал Бекходжаеву. Суд, учитывая непреднамеренность убийства, что подтвердил и свидетель, студент юридического факультета Бекходжаев, а также то обстоятельство, что обвиняемый не достиг совершеннолетия и в то же время искренне раскаивается в содеянном, учитывая и его семейное положение — на его содержании находится тяжело больная мать, приговорил Худайкулова к десяти годам. Случай получил широкий резонанс в области, тем более что долгое время и жизнь самого прокурора Азларханова находилась в опасности. Поэтому следствие и суд провели оперативно, в кратчайшее время, в том же районе, чтобы не вызывать лишнего ажиотажа, по настоянию некоторых руководителей области. Правда восторжествовала, убийца найден и осужден, едва не пострадавший от руки негодяя студент Бекходжаев приступил к занятиям на третьем курсе университета, неожиданно обретя опыт свидетеля в суде, могущий пригодиться ему в дальнейшей практике будущего юриста.
Человеку безучастному, постороннему, конечно, могло бы показаться, что справедливость восторжествовала, зло наказано, к тому же быстро, оперативно, чем обычно суд похвалиться не может. Тем более что и заседание суда было открытым, хотя открытость эта, если разобраться, имела свою историю. Заседание трижды откладывалось, и коллегам Ларисы Павловны, приезжавшим на суд, приходилось несколько раз возвращаться назад рейсовым автобусом в город, и каждый раз их становилось меньше и меньше — путь все-таки неблизкий, и рабочий день как-никак. А затем вдруг процесс состоялся, но на день раньше последнего объявленного срока, и тому тоже имелась вроде объективная причина — пожелай кто- нибудь выразить недовольство, не придерешься. И зал был полон, однако людей, действительно неравнодушных к судьбе Ларисы Павловны и находящегося в критическом состоянии Амирхана Даутовича, здесь почти не было. Были зато люди из области — родные дяди и тети свидетеля Анвара Бекходжаева, все до одного, а также приехавшие с ними на белых и черных 'Волгах' сочувствовавшие беде, в которую попал несмышленый студент, сын уважаемых родителей. Было бы, конечно, несправедливым утверждать, что в зале все поголовно переживали за Анвара Бекходжаева, боялись, как бы он из свидетелей не перекочевал на скамью подсудимых. Нет, местный люд хорошо знал, кто на что способен, и без помощи суда, но им хотелось увидеть, как выпутается на этот раз из истории всесильный Суюн Бекходжаев. Он уже не один год, подвыпив, орал на колхозников: 'Закон — это я!' — и показывал жирным пальцем на Звезду Героя и депутатский значок. И вот представился редкий случай проверить, не переоценивает ли свои возможности их председатель. Хотя мало кто сомневался в силе Бекходжаевых, но иным казалось — а вдруг? Суд все- таки, и убили не какую-то темную кишлачную бабу, за которую и заступиться толком некому, а жену областного прокурора, говорят, ученую, известную даже за границей.
А вышло так, как и судачили люди по углам, правда, шепотом и с оглядкой: не дай Бог, дойдет до депутата…
Присутствовал на суде и капитан Джураев. Его, конечно, никто о заседании не предупреждал, не извещал, более того — его отстранили от дела, посоветовали подальше держаться от этого случая, правда, официально поблагодарив и поощрив за скорую поимку преступника. Но его, опытного розыскника, трудно было сбить с толку: сценарий, который разыграют на суде, он уже знал наперед. Предугадал он и тактику районного суда, точно высчитав, что заседание будет несколько раз откладываться, а затем пройдет на день-два раньше последнего объявленного срока.
Несколько дней назад он заехал на пост ГАИ на выезде из областного города и попросил дежурных дать ему знать, когда кавалькада машин, номера которых он назвал, потянется завтра или послезавтра из города. Номера машин Бекходжаевых, всех без исключения, начинались с двух нулей, и такое их количество вряд ли осталось бы не замеченным милицией — не те люди, чтобы таиться.
Так что на суд он не опоздал, явился туда вовремя, не особенно привлекая внимание, спрятав под просторным плащом небольшой плоский японский магнитофон, одолженный у соседа. Всего трех кассет хватило, чтобы записать катившееся без сучка и задоринки судебное заседание.
И все это время Джураев не спускал глаз с нужного ему человека. Если бы у капитана имелась возможность снимать этого человека скрытой камерой, а затем показать ему самого себя, его реакцию на записанные Джураевым выступления участников заседания, трудно было бы тому объяснить свое странное отношение к происходящему в зале. Этого человека капитан 'вычислил' еще в день убийства и обязательно встретился бы с ним в ту же ночь, если бы не беда с Азлархановым. В том, что он поступил правильно, не оставив прокурора ни в районе, ни в области, капитан ни на секунду не сомневался.
После суда Джураев не сразу вернулся в город. До вечера он пропадал на базаре, слонялся из чайханы в чайхану — везде говорили о сегодняшнем суде. Последние часы, пока не стемнело, он провел в чайхане при автостанции, куда когда-то отрядил порядком струсившего лейтенанта Мусаева. Жуткий портрет убийцы он тогда нарисовал лейтенанту; впрочем, не сочинял — в прошлом году взял такого на одной квартире. А что ему оставалось делать? Он быстро понял, что и старики в чайхане, и другие люди, с кем он успел пообщаться, видели кого-то у чайханы, но боялись назвать, а это могло означать только одно — что человек этот местный. Из области ему сообщили, что в райцентре постоянно не проживает ни один уголовник, ни один рецидивист, вернувшийся из мест заключения, а только бывшие растратчики да казнокрады. Значит, боялись они не местного человека с преступным прошлым, а человека, с которым связываться было нежелательно.
Так выстроил свою версию Джураев в день поимки преступников и понял, что лейтенант Мусаев, которого знают все в округе, ему не помощник, и даже наоборот, в его присутствии вряд ли кого расположишь к откровенности. Так оно и оказалось. Обратил он внимание и на дом на взгорке, наискосок от того двора, где нашли Ларису Павловну, — с его веранды хорошо просматривались и улица, и весь двор за дувалом. Но к дому он вернулся позже, уже вечером. Время бежало, а у Джураева не было никакой ниточки, за которую можно было бы зацепиться, и он решил еще раз начать все сначала — со встречи с мальчиком, нашедшим Турганову. Ему казалось, а точнее, хотелось, чтобы мальчик забрал второй фотоаппарат, 'Кодак', если он находился у Ларисы Павловны в сумке.
Через несколько минут разговора капитану стало ясно, что мальчик никакого фотоаппарата не видел, хотя, конечно, он его так в лоб и не спрашивал. Чтобы как-то оправдать свое вторичное появление в доме, капитан просил еще раз рассказать, как тот нашел убитую женщину. Может, в такой вот интуиции и таился его талант сыщика. В который раз мальчик говорил: играли уже в поздних сумерках в футбол, тут, прямо на улице, мяч залетел во двор, и старшие ребята, как обычно, послали его за мячом… Джураев на всякий случай дотошно расспрашивал, какие мальчики, после чьего удара мяч улетел за дувал. И тут-то мальчик и вспомнил, что мяч поначалу влетел во двор напротив, к Суннату-ака — он как раз копался у себя в огороде. Обычно Суннат-ака возвращал мяч ребятам, перекинув рукой через дувал, а тут запузырил его ногой во двор через дорогу и добавил еще: 'Ищите теперь во дворе бабушки Раушан, пока окончательно не стемнело'.
И как только нашли убитую, набежали взрослые, и кто-то сказал, что нужно позвонить в милицию. Телефон на этой улице был только у Сунната-ака, но он, оказавшийся во дворе со всеми, объявил, что телефон неисправен, и попросил ребят на велосипедах доехать до милиции. Вроде несущественная деталь, но восточному человеку говорит о многом: здесь поостерегутся сообщить неприятную весть, даже если к ней и непричастны, или, как говорят на языке юристов, имеют стопроцентное алиби. Мог, мог видеть со своего двора случайно Суннат-ака то, что совершилось в этот день на пустынной улице, может, хоть самый конец, может, крики слышал, оттого и направил ребят во двор, чтобы наткнулись на убитую. Но Сунната-ака
