Рауль Мир-Хайдаров
Судить буду я
Пока человек со свежим шрамом на лбу, припадая на левую ногу, одолевал просторный холл ресторана 'Лидо', принаряженного к Новому году, у Миршаба мгновенно пересохло в горле, и он остро почувствовал, как не хватает ему воздуха. Он бросил взгляд на бармена за стойкой и сказал, пытаясь унять волнение:
— Налей побыстрее чего-нибудь…
Но фраза спокойной не получилась, нервно свело скулы, и оттого слова прозвучали робко, тревожно, просительно — куда подевались обычная властность, металл в голосе. Тревога читалась и на вмиг осунувшемся, бледном лице, хотя Салим Хасанович умел себя держать, и человек за стойкой знал это.
Странный хромой посетитель, выпивший подряд из двух разных рюмок водку, вселил нервозность и в вальяжного бармена, и он тут же дал промашку. Вместо традиционного особого армянского коньяка он налил водку из запотевшей бутылки и заметил свою оплошность в последний момент, когда Салим Хасанович уже поднес рюмку к губам. Удивительно: педантичный и капризный любовник директрисы 'Лидо', не отрывая взгляда от ковылявшего к выходу болезненного вида человека, жадно проглотил рюмку и жестом попросил повторить, хотя, бармен точно это знал, Хашимов водку не пил.
Бармен наполнил рюмку в протянутой руке и тоже невольно устремил глаза к выходу. Он увидел, как Карен необычайно подобострастно склонился в поклоне, открывая дверь, и тут же, задернув штору, кинулся почти бегом к бару, словно чувствовал призывный взгляд Миршаба.
Точно так же, как и Салим Хасанович со странной кличкой Миршаб — Владыка ночи, к которой бармен никак не мог привыкнуть, он жадно потребовал:
— Налей поскорее чего-нибудь, — но, увидев бутылку 'Столичной' в руке бармена, добавил: — Лучше водки, да побольше, целый стакан.
Выпив залпом, не обратив внимания на поданный бутерброд с икрой, Карен обратился к человеку, которого он всегда называл 'шеф'.
— Он заглянул случайно или пришел испортить нам Новый год?
Хашимов подумал: 'Вот если бы ты справился с заданием, раздавил 'жигуленок' вместе с прокурором в лепешку, сегодня бы у нас не возникли проблемы и праздник прошел без огорчений'. Но вслух он сказал другое:
— Не случайно. Он объявил, что включил мне счетчик, и напомнил, что мы с Сухробом слишком много ему задолжали. Понимаешь?
Шок у него прошел, и Миршаб вполне владел своими эмоциями, да ему и хотелось перед Кареном выглядеть спокойным, уверенным, он знал, что тот влюблен в Шубарина за его хладнокровие, выдержку, манеры. Брат Карена, Ашот, долго служивший телохранителем у Артура Александровича, сам 'человек без нервов', поражался всегда уравновешенности Шубарина и считал своего босса образцом для подражания. Поселять в Карене страх, тревогу не следовало. Всегда осторожный Миршаб заговорил, забыв про парня за стойкой, но тот сам инстинктивно почувствовал, что ему следует держаться подальше, и бочком, незаметно, покинул рабочее место. Посетитель с рваным шрамом на лбу напугал и его.
Что могли означать его слова 'За жену, за сына…'?
Бармен хорошо знал многих 'деловых' и 'крутых' людей в городе, ибо бар в 'Лидо' пользовался популярностью у этого рода публики из-за великолепного ассортимента баснословной дороговизны, что делало его недоступным для случайных посетителей, но, напрягая память, никак не мог припомнить хромого клиента, судя по внешности, местного. Он уже так привык к всесилию хозяина, человека из Верховного суда, и не мог поверить, что есть кто-то, могущий вселить тревогу в Миршаба, да еще в канун Нового года. Но такой человек существовал и сам заявился в 'Лидо', это читалось на лицах беседующих у стойки людей.
Салим Хасанович, уловив тревогу в душе Карена, перевел разговор в романтическую плоскость, столь обожаемую в уголовном мире, особенно начинающими.
— Слишком театрален прокурор, или у него не выдержали нервы. Помнишь, дорогой, у Стивенсона, в 'Острове сокровищ', одноногий пират приносит жертве черную метку? Так случилось, что и мы сегодня получили от Ферганца метку…
— Как бы то ни было, благородный поступок с его стороны, он играет в открытую… — ответил Карен.
— Благородство — дорогая штука, не каждому по карману… — закончил туманно Миршаб и, пожелав боевику весело встретить Новый год, поспешил в кабинет Наргиз.
Наргиз по внутреннему селектору отдавала последние наказы на кухню, и Салим Хасанович, придвинув к себе ярко-красный кнопочный телефон, набрал номер дежурной на этаже института травматологии, где лечился прокурор республики. Он помнил его наизусть.
— Скажите, пожалуйста, не поздно ли будет часа через два занести праздничный ужин прокурору Камалову? — спросил он любезно, поздравив дежурную по этажу с наступающим Новым годом.
— Кто спрашивает? — поинтересовалась на всякий случай медсестра, видимо, люди из отдела по борьбе с организованной преступностью прокуратуры республики провели соответствующий инструктаж.
— Салим Хасанович Хашимов, из Верховного суда, — ответил, довольный трюком, Миршаб.
— Спасибо за внимание и хлопоты, Салим Хасанович, но должна вас огорчить, прокурор встречает Новый год вне больницы.
— Он что, уже выписался? — удивился собеседник.
— Нет, отпросился у профессора Шаварина ровно на сутки, ему еще долго у нас находиться…
Ответ любезной медсестры успокоил Миршаба, и он, удовлетворенный, положил трубку. Наргиз, слышавшая разговор, спросила:
— Ты хотел поздравить с Новым годом Камалова?
— А почему бы и нет, коллеги все-таки, одним делом занимаемся, у нас един Бог — правосудие. Не приведи аллах попасть в аварию, я ведь тоже на машине день и ночь мотаюсь. — Ему не хотелось впутывать любовницу в свои дела, но на всякий случай он отметил, что обеспечил себе бесценное алиби. Медсестра наверняка при необходимости подтвердила бы телефонную беседу.
На улице уже смеркалось, и во дворе разом вспыхнули фонари. Сквозь большое оконное стекло холла в свете ярких ламп снег падал особенно театрально, словно в замедленной съемке, и поднимал предпраздничное настроение. Две заснеженные чинары у ограды в обманчивом вечернем освещении издали походили на ели. 'Зря их не догадались нарядить', — подумал Салим Хасанович и вспомнил про подарок для Наргиз.
Проклятый Ферганец, чертыхнулся про себя Миршаб, из-за него он совсем забыл про новогодний подарок. Обидеть в такой день любимую женщину непростительная ошибка, объяснения в таком случае не принимаются!
Но Ферганец не шел у него из головы никак, и Миршаб вдруг подумал, что, если он сейчас, тут же, не вручит Наргиз презент, он опять может о нем забыть. Мысли его против воли крутились только возле прокурора, и не было в них места ни для праздника, ни для Наргиз, которую он все-таки любил.
Наргиз, заметив, что ее покровитель чем-то озабочен, подошла к нему и нежно погладила по голове. Волосы у Салима, уже чуть тронутые сединой, слегка вились, сами без особых ухищрений парикмахера укладываясь в прическу, придававшую ему импозантный вид. Что-то актерское было во внешности, манерах Миршаба, в его постоянном внимании к своему гардеробу. Ласки Наргиз всегда успокаивали Миршаба, но тут он обрадовался другому: появился вполне естественный момент вручить подарок. Из внутреннего кармана темно-синей вечерней 'тройки' он достал тяжелое, пятирядное колье из розового жемчуга. Вчера одни люди в благодарность за услуги занесли целый дипломат изящных вещей, и среди них это чудесное изделие в роскошной коробке из золотистой замши. Колье отличалось тем, что в середине все пять рядов жемчуга соединялись с удивительной красоты изумрудным кулоном. Целый час, отбросив дела в сторону, любовался он работой, пытался найти хотя бы две разные жемчужины — хоть по цвету, хоть по размеру, хоть по
