Валютой занимался в стране всего один 'Внешэкономбанк', товарищи оттуда и вышли на хана Акмаля, часто бывавшего в Москве. Уже в ту пору кое-кто догадывался, что на Кавказе и в Средней Азии, не говоря уже о Москве, Киеве и Ленинграде, есть очень богатые люди, которые могут заинтересоваться таким способом размещения капиталов. Через этот канал раэ-два в году покупал доллары и Японец, и к началу восьмидесятых годов у него незаметно накопилось их чуть больше миллиона.
Когда с первой волной эмиграции уехал в Америку Гвидо Лежава, его многолетний компаньон в теневой экономике, он ссудил товарища тремястами тысячами долларов на раскрутку на новом месте. Деньгами Гвидо распорядился более чем толково, можно сказать даже — талантливо. В тот же год после какой-то удачной операции в Москве Шубарин довел счет долларам до полутора миллионов, и на том остановился. Изредка из этой бесполезной кассы он ссужал отъезжающих друзей за рубеж, но таких крупных сумм, как Гвидо, больше не давал никому. Долларовых страстей не было до самой перестройки, он мог утверждать, что 'баксовая' лихорадка — результат горбачевских реформ. К концу правления 'великого реформатора' дремавший доллар вдруг стал медленно, но верно ползти вверх, и Японец вспомнил о своих полуторамиллионах 'зелененьких', лежавших без движения, без прироста, просто мертвым грузом. После форосского фарса 'процесс пошел' по-настоящему: доллар стал расти как на дрожжах. Артур Александрович подозревал, что оставшаяся от меченого 'отца перестройки' знаменитая фраза 'процесс пошел' больше всего применительна к доллару, из всех его процессов он оказался самым существенным, самым непредсказуемым, судьбоносным — опять же по его терминологии. Даже он, Шубарин, считавший, что как- то контролирует финансовые скачки, прогнозирует их, не предвидел, что доллар с 5–8 рублей в конце 1989- го дойдет за два года до шестисот. Сбылся чей-то гениально разработанный план таким образом добить, поставить на колени Россию.
Благодаря неожиданному взлету доллара полтора миллиона 'зелененьких' неожиданно, без его усилий, превратились в миллиарды 'деревянных'. А миллиарды в нищей стране, даже в инфляцию, — огромные деньги. Но он не собирался обменивать их, пусть и по самому высокому курсу. Став владельцем банка, он мог пустить их в оборот, он-то знал, кому можно ссудить с выгодой и без риска, и за год, при нынешнем диком банковском проценте, кстати установленным не им, мог удвоить и даже утроить свои 'баксы'. Такое баснословное ныне время для банкиров — только не плошай!
Так что финансовые дела банка и его личные не волновали Шубарина, точнее, с этим он вполне мог справиться. Беспокоила суета вокруг банка, в эти дела нельзя было откладывать в долгий ящик. Визит прокурора Камалова в банк не шел у него из головы. С Ферганцем следовало определиться как можно быстрее. Тот явно протягивал ему руку помощи, руку для сотрудничества, хотя и не сказал всего, что знал, особенно того, что связано с 'Шарком'. Впрочем, не стоило таить на прокурора обиду, он ведь сам тоже не сказал Ферганцу, почему приезжал к нему в Мюнхен вор в законе — Талиб Султанов. Как не сказал и другого почему выкрали Гвидо Лежаву, ведь этим 'почему' Камалов обеспокоен больше всего. Но пока он не разобрался с Сенатором и Миршабом, не узнал их дальнейших планов, вряд ли стоило вводить прокурора в курс дел, как бы этого тот ни хотел и какая бы опасность ни складывалась для него вокруг банка. Он все- таки рассчитывал только на себя, привык так, ибо никогда не доверял государству, не искал у него защиты. Не мог же он сейчас без особого повода сказать Камалову, что после возвращения из Мюнхена, накануне открытия банка, ему позвонил незнакомец и, напомнив про недавнюю встречу на стадионе 'Баварии', сказал, что сейчас, когда формируется руководство банка, он должен зарезервировать одно место среди членов правления и для них.
— Для кого? — тут же стараясь поймать на слове, спросил Шубарин. Но в этот раз говорил с ним человек более опытный, чем гонец в Германию, он спокойно ответил:
— Когда получим ваше принципиальное согласие, тогда и узнаете. Впрочем, человек этот, возможно, и знаком вам.
Он тогда не воспользовался советом подумать день-два, а ответил сразу, довольно-таки жестко:
— Есть страны, в которых банк сравнивают с церковью, где не выдают тайн исповеди. Для меня же свято и то, и другое. Так что не только на место в правлении, но и на любое другое, рядовое, можете не рассчитывать, я играю только со своей командой. А что касается нашего разговора на стадионе в Мюнхене, если есть реальные предложения, заходите, поговорим. Банк открывается на днях.
Этим приглашением он хотел заманить людей, севших ему на хвост, к себе в резиденцию, важно было знать — кто? Уж там он что-нибудь придумал бы, организовал достойную встречу. Но на другом конце провода, видимо, разгадали его ход, поблагодарив за приглашение, завершили разговор.
На другой день примерно в то же время, что и накануне, раздался вновь телефонный звонок, и знакомый голос сделал новое предложение.
Напрасно Шубарин вглядывался в определитель номера, чтобы уточнить, откуда звонят, — говорили из автомата, как и вчера. Незнакомец и на этот раз был краток:
— Мы тут, Артур Александрович, посовещались, — говорил тихо человек из телефона-автомата, — и решили: если вы не берете нашего представителя на работу, вы будете обязаны регулярно давать нам сведения о своих крупных вкладчиках в акционерах. Вы понимаете, о чем речь: откуда им идут деньги и куда переводят они. Дни, когда поступают и изымаются крупные суммы. Ну, и конечно, патронировать над нашими двумя-тремя фирмами, куда время от времени будут загоняться солидные деньги.
Шубарин выслушал спокойно, хотя в нем все клокотало от возмущения, как и некогда на стадионе 'Бавария', ответил он сдержанно:
— Мне кажется, мы вернулись к вчерашнему разговору, а вчера я ясно сказал — нет. Если я не беру вашего человека, который делал бы то, о чем вы просите меня сегодня, — разве я сам дам такую информацию? Я ведь сказал вам, для меня банк что церковь, и я не предам своих прихожан, чего бы мне это ни стоило.
— Ваше упрямство или ваша старомодная любовь к ближнему может вам дорого обойтись, — перебил его человек из телефонной будки.
— Возможно. Но я готов к такому исходу. Повторяю, можем вернуться только к разговору в Мюнхене, и ничего больше.
— Ну, смотри, Японец, не прогадай, для начала мы испортим тебе праздник… — и разговор неожиданно оборвался.
Шубарин, конечно, принял меры безопасности в 'Лидо', но Гвидо все-таки выкрали. Они сдержали свое слово, и теперь ответ был за ним. Если каким-то образом прокурор Камалов знал, что Талиб Султанов отыскал его в Мюнхене, не знал ли он, что там же Шубарин встречался с бывшим секретарем Заркентского обкома партии Анваром Абидовичем Тилляходжаевым, отбывающим за казнокрадство пятнадцатилетний срок заключения на Урале. Это тоже следовало выяснить как можно скорее, прямо или косвенно, хотя после визита прокурора Камалова он тут же связался с людьми, регулярно встречавшимися с Анваром Абидовичем, и они подтвердила, что у хлопкового Наполеона все спокойно, жив-здоров, по-прежнему заведует каптеркой. Кстати, они не знали, что заключенный успел побывать в Мюнхене, такое им и в голову не могло прийти. Так оно и должно было быть, ведь за визитом Анвара Абидовича в Германию стояли высшие государственные интересы, впрочем, не государственные, так мы говорим и мыслим по инерции, а точнее влиятельные силы, спецслужбы, о мощи которых мы не догадываемся до сих пор. Эти если берутся за дело, то основательно, странная смерть бывшего управляющего делами ЦК КПСС Николая Кручины и нескольких высокопоставленных чиновников, ушедших из жизни почти одновременно с много знавшим и много решавшим Кручиной, или новейшая история — смерть следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре России, занимавшегося делом нашумевшего АНТА, тому подтверждение. Но в связи с распадом бывшего СССР дело, в которое втянули Анвара Абидовича и которое он, Шубарин, обещал поддержать ради жизни своего друга и покровителя, становилось рискованным. КПСС и в самой России стала подпольной организацией из-за запрета ее деятельности президентом Ельциным, а уж в суверенном Узбекистане она тем более была вне закона. Коммунисты вряд ли когда-нибудь вернутся к власти в Средней Азии, слишком они дискредитировали себя и не только тем, что проворовались, а тем, что подавляли все национальное, запрещали религию, не считались с традициями и обычаями, не умели хозяйствовать — плоды их семидесятилетнего правления налицо. Хотя делать подобные прогнозы тоже опрометчиво. Новые люди, пришедшие к власти, мало отличаются от прежних: те же манеры, те же вороватые привычки, та же беспринципность — после нас хоть потоп. Но сегодня представлять финансовые интересы бывшей КПСС на территории суверенного Узбекистана оказывается делом куда более рисковым, чем противостоять
