компьютере, он работал долго, часа два, пока снизу не позвали к завтраку. В это время он загонял готовый материал в память 'IBM', а два экземпляра хорошо отпечатанного текста на шести страницах уже были тщательно вычитаны и подписаны.
После разговора с прокурором Камаловым Шубарин понял, что встречи с генералом Саматовым ему не избежать. Дело, которое они затевали, было не только государственного масштаба, а скорее международного. Если в случае с деньгами преступного мира у органов имелся какой-то опыт, впрочем, до сих пор только теоретический, но по которому всегда можно было получить консультацию, хотя бы в 'Интерполе', где, оказывается, некогда стажировался Ферганец, то во втором случае, с партийными деньгами, придется работать впервые, вслепую, отрабатывая детали в ходе операции. И тут, конечно, прокурор Камалов прав: следует иметь за спиной мозговой центр, состоящий из специалистов, которыми бывшее КГБ располагает с избытком, они-то и выработают и стратегию, и тактику. Разговор с прокурором пошел на пользу, он увидел затеянное как бы со стороны, а точнее как в галографии — объемно и насквозь, и понял, что одному ему не справиться. Действовать на два фронта без страховки — чистый авантюризм, впрочем, он это понимал, оттого и настоял на встрече с Камаловым. Идея насчет специалистов по борьбе с отмыванием преступно нажитых за рубежом денег, которую предложил Ферганец, конечно, разумная, о такой поддержке он и мечтать не смел. И семью спрятать где-нибудь в Европе на время, пока не утихнут страсти, без Саматова тоже будет нелегко. Поэтому письмо оказалось столь подробным, с планами, с выкладками, чтобы можно было сразу, не теряя времени, подключить специалистов к операции, ведь день отлета на юбилей в Милан приближался.
Два письма в одном конверте оказались в почтовом ящике у входа в прокуратуру республики к началу рабочего дня, и Татьяна Шилова, предупрежденная Камаловым, внесла их к нему сразу после утреннего совещания, объявленного накануне. Принимая пакет, прокурор спросил:
— А как у вас отношения с Газанфаром?
Получив ответ, он сказал:
— Возможно, на днях появится необходимость передать ему кое-что важное, пожалуйста, будьте готовы… — И после паузы добавил: — От этой информации очень многое зависит, и даже жизнь дорогого, близкого мне по духу человека, я думаю, у вас будет возможность познакомиться с ним…
После ухода Татьяны Камалов вскрыл конверт, достал адресованное ему письмо и внимательно прочитал; все было написано толково, гораздо шире, чем вчера было сообщено при личной встрече. И сегодня, знакомясь с планами, изложенными на бумаге, Камалов понял и по-настоящему оценил масштабность и опасность предстоящей операции, хотя ночью тоже осознавал, чем может обернуться каждая неудача, срыв на любом этапе, и прежде всего для его исполнителя — Шубарина, потому что затеваемое в обоих случаях было его сольным номером, его моноспектаклем, театром одного актера, бенефисом, и за провал он платил бы только одним — жизнью. Прокурор машинально поднял трубку и вместо генерала Саматова набрал номер полковника Джураева, хотя еще минуту назад это не входило в его планы. Начальник уголовного розыска республики находился на месте, и он тепло поприветствовал своего друга. В последние дни они не виделись, и Джураев не знал о неожиданной встрече прокурора с банкиром.
— А вы оказались правы, — перешел быстро к делу Ферганец, — когда накануне презентации по случаю открытия банка 'Шарк' предсказали, что вокруг этого лакомого кусочка еще разгорятся страсти.
— Что, еще кого-нибудь выкрали у Японца? — спросил полковник в упор.
— Нет, пока все на месте. И чтобы этого не случилось, я попрошу вас в ближайшие два-три дня подобрать четырех толковых ребят. Двоих — хорошо знающих уголовный элемент по части разбоя, грабежей, рэкета, а двоих других — хорошо ориентирующихся в мире мошенников, аферистов, картежников, кидал. Я пришлю официальное письмо секретного характера, и мы командируем их на полгода поработать в 'Шарк', а с Шубариным я договорюсь, чтобы он взял их в штат, они будут дежурить по двое, посменно. Задача ребят на первое время ясна, а возникнет ситуация — скоординируем цели. Я сейчас ни о чем конкретном не могу сказать, но после встречи с генералом Саматовым, которая наверняка состоится сегодня-завтра, карусель, я думаю, закрутится…
— Что, обыкновенный банк может заинтересовать и ведомство Бахтияра Саматова? — удивился полковник.
— Обыкновенный? Не скажите. Вы забываете, кто его хозяин, не вы ли мне говорили о нем как о незаурядном человеке, финансовом гении? Тут глобальные масштабы, если сказать одним словом.
— Значит, мы поступили верно, когда помогли Японцу в трудную минуту? спросил полковник напоследок, пытаясь уяснить для себя главное.
— Да, конечно. Оттого и новая просьба: отобрать лучших из лучших, работа в банке предстоит тонкая…
Положив одну трубку, он поднял другую, правительственного телефона, и соединился напрямую с генералом Саматовым.
— Добрый день, Бахтияр Саматович, — начал он без привычного церемониала, сразу приступая к делу, — через полчаса, если вы будете на месте, я пришлю к вам нарочного с очень важным документом. Бумага настолько ценна и секретна, что я доверяю ее только Уткуру Рашидовичу, вашему питомцу, и он должен передать пакет вам лично. Примите его сами, хотя я понимаю ваши строгости.
— Надеюсь, я не должен давать ему расписки, — пошутил генерал, видимо, он был в хорошем настроении, и продолжил уже всерьез: — Да, я еще буду на месте час, пусть подъезжает. Вы не в претензии к людям, которых я передал вам по вашей просьбе?
— Нет. Не жалуюсь. Спасибо. Они профессионалы, хорошо знают свое дело, а главное, порядочны, и я им доверяю, а в нашем деле, в наше время, это половина успеха. Я убежден, что сообщение не оставит вас равнодушным, и если захочется уточнить кое-что, я готов встретиться с вами немедленно, дело не терпит отлагательств.
— А мы другими и не занимаемся, — опять пошутил генерал и добавил: Значит, так. Подъезжайте к шестнадцати часам, я знаю, по пустякам вы не отвлекаете, а вопросы всегда возникают в нашем деле, вопросами только и живем. — И шеф службы безопасности тепло попрощался со своим бывшим преподавателем, которого всегда называл почтительно — домулло.[1]
Переговорив с генералом, Камалов мельком глянул на часы, до шестнадцати было еще ох как далеко, и он поймал себя на мысли, что заразился азартом, исходящим от Шубарина, и ему хотелось быстрее запустить операцию, ведь лишить преступность финансовой мощи — все равно что обескровить ее. Да и вернуть капиталы, награбленные КПСС, обнищавшей стране, задыхающейся в тисках экономического кризиса, он тоже, как и Шубарин, считал долгом чести мужчины, офицера, гражданина; в этом они были солидарны. Видимо, так поймет и оценит ситуацию генерал Саматов. Как и всякий здравомыслящий человек, анализирующий результаты 'перестройки', в которую он, как и большинство советских людей, поверил, сейчас Камалов чувствовал себя обманутым и обобранным. А ведь он был не совсем простой человек, знал немало и догадывался куда больше, чем обычные, рядовые граждане. Он знал, что такое внешняя разведка и что такое внутренняя, ведал, какая шла скрытая, мощная борьба в области идеологии между двумя системами и какие люди обеспечивали ее базу, опять же отдельно для внутреннего и внешнего пользования. И сейчас, де-факто, он признавал, что нас переиграли по всем статьям, и прежде всего благодаря 'пятой колонне', 'агентам влияния' внутри страны, которых давно ловко и умело насаживали с шестидесятых годов, годов хрущевской оттепели, особенно в среде либеральной интеллигенции, связанной со средствами массовой информации, идеологией, культурой. И уж, конечно, самая главная удача наших противников — сам генсек правящей партии коммунистов. Вот он-то и есть главный Герострат родного отечества.
Поддержав Шубарина в рисковой затее вернуть партийные деньги на родину, Камалов мечтал не о возрождении проворовавшейся никчемной КПСС, оказавшейся не способной защитить саму себя; он надеялся, что с деньгами партии откроется и тайна ренегатства Горбачева, появятся документы о его предательстве, сознательном разрушении государства, и прежде всего России. Вот тогда бы Горбачев не отмахнулся от необходимости явки в суд, как уклонился от заседания Конституционного суда страны, где рассматривался иск к КПСС и куда его пригласили лишь свидетелем, как первого руководителя коммунистов. Появись такие свидетельства в России, им не дадут хода, многие там и сейчас повязаны одной веревочкой (отсюда роскошный Горбачев-фонд, в который он не внес даже несчастных десяти тысяч уставных рублей).
