и галопом поскакали вниз к озеру. За ними, одна за другой, еще три или четыре. Потом с небольшими промежутками промчался целый табун голов в двадцать, не меньше. Компания сбилась на обочине дороги и молча смотрела, только когда вслед за лошадьми с лаем и воем понеслись собаки, Ира испуганно сказала:
– Ой, как их много! Куда это они?
Расхрабрившийся после выпивки Урия гордо произнес:
– Мадам, не бойтесь ничего – вы под надежной защитой, – и попытался взять ее за руку, но под взглядом Штельвельда увял и только заметил, обращаясь к Иванову: – Землетрясение чуют, наверное, у меня вот тоже башка трещит.
Иванов ничего не ответил. Промчалась еще одна шумная стая собак, и наконец дорога опустела.
– Пошли, что ли? – предложил Штельвельд, возившийся со своим рюкзаком.
Ему никто не ответил. Тогда он поднял голову и увидел, что все опять уставились на дорогу, по которой теперь скакало на четырех ногах очень странное существо. Сначала он решил, что это еще одна крупная собака, которая почему-то отстала, но потом понял, что это человек. Кроме того, что он прыгал по дороге на четвереньках, сходство с собакой придавала ему еще и грязная синтетическая шуба, которые носили в восьмидесятых, а потом их уже можно было увидеть только на бродягах возле баков с мусором.
Существо появилось из снежной завесы так неожиданно и передвигалось по дороге так быстро, что компания не успела опомниться, как оно упало прямо в ноги Урии, стоявшему ближе других к дороге, и, глядя на него снизу преданным собачьим взглядом, произнесло:
– I am English.[10]
– А я – турецкий султан, – ответил Урия, брезгливо отталкивая от себя бродягу, – отойди от меня, несет от тебя… фу!
Но бродяга и не думал уходить. Он вскочил на ноги и громко сказал Урии:
– Атлей.
– В смысле? – Урия совсем растерялся. – Ты что, больной? – и опять оттолкнул его.
– Атлей, Атлей, – сказал бродяга, обращаясь ко всем по очереди, а потом перешел на английский: – I am Atley, Richard Atley, British. There… the aborigines… man-hunting… there, [11] – и он показал грязной рукой куда-то в сторону леса, скрытого за снежной пеленой.
– Съехал с катушек бритт, – прокомментировал Урия, который английский знал, а Штельвельд спросил:
– Что он говорит?
Английский у Штельвельда был на уровне давно забытого кандидатского минимума. Ему ответил Иванов:
– Говорит, что Аборигены охотятся за кем-то в лесу или Аборигенки, не поймешь.
Он заговорил с бродягой по-английски, к разговору присоединился и Урия. Бродяга говорил возбужденно, размахивая руками. Штельвельды молча ждали информации. Наконец Иванов сказал:
– Плохо дело, похоже, Аборигенки опять бродяг отлавливают. Этот едва убежал. Просит помочь, спрятать его.
– От них не спрячешься, – Штельвельд вспомнил, каким взглядом посмотрела на него Аборигенка вчера на шоссе, и повторил еще более убежденно: – От них хрен спрячешься.
– Вова прав, – подтвердила Ира, – они сквозь землю видят.
– Не понимаю, чем им бродяги помешали, – задумчиво произнес Иванов, – да этот Атлей и не бродяга вовсе – просто потерялся, отстал от своих, русского не знает.
– Он говорит, Аборигены его едва не схватили, еле отбился, всю дорогу бежал от Сельхозакадемии, потому и финишировал, как он выразился, on all fours,[12] – вмешался Урия.
– Странно, – повторил Иванов, ни к кому не обращаясь, – чем им бродяги помешали или этот несчастный?
– Фашистки они, – убежденно произнесла Ира, – настоящие фашистки, я же вам говорила.
– Давайте что-то делать, – призвал Штельвельд.
– Что, например? – спросил Иванов.
– Не знаю, давайте пойдем дальше, что ли, – Штельвельд поморщился и кивнул на англичанина, – а этого хоть снегом потереть надо – несет от него. Скажи ему, чтоб привел себя в порядок, – попросил он Урию.
Урия, помня о заветной бутылке в рюкзаке, начал было переводить, но Иванов его остановил:
– Отстань от человека, что он может сейчас сделать. Он не виноват, что на помойках ночевал, – и сказал Штельвельду: – Налей ему лучше, видишь, дрожит весь, бедняга.
Англичанин молча слушал, прислонившись спиной к дереву, и даже издали было видно, как он дрожит. Штельвельд протянул ему кружку с самогоном и сказал:
– Дринк!
Англичанин сначала поперхнулся, но потом, поощряемый Урией, который принимал в этом живейшее участие, расхваливая напиток и его чудесные целительные свойства, выпил всю кружку и стал есть картофелину, предложенную Ирой Штельвельд.
– Вот видите, – заявил Урия, – видите, как выпил лихо – пообтесался, должно быть, среди наших бомжей, – и тут же попросил Штельвельда налить и ему, подкрепив свою просьбу веским аргументом: –
