нехорошо…
ЧЕБУТЫКИН СЛУШАЕТ ВАГАНОВА
После обеда приехал Вагапов с ребятами. Приехали в грузовике, доверху набитом ящиками с помидорами, огурцами, метками с морковью, капустой. Ваганов вылез из кабины, кивнул Чебутыкину, спустился в кладовую, где долго пропадал. Потом явился, собрал старших ребят и исчез с ними в конторе лагеря. Все же Чебутыкин с приездом Ваганова почувствовал облегчение… Появился центр. И он, Чебутыкин, едва замеченный, тоже оказался вовлеченным в движение вокруг центра. К приятному ощущению сытости, а также веселья от трепета, который он нагнал на Шмакина (чудак, не понимает шуток), добавилось приятное чувство вовлеченности в орбиту Ваганова. Чувство ближайшей к Солнцу планеты. Как-никак Чебутыкин был не кто-нибудь, а шеф. А кто такой шеф? Хотя и не близкий друг Ваганову, а все же нужный ему человек. От него, Чебутыкина, что ни говори, тоже кое-что зависит…
Благодушествуя после обеда, сидя на скамеечке и покуривая, Чебутыкин терпеливо ждал, когда о нем вспомнят. Сначала ребята разгружали овощи. Из обрывков разговоров, долетавших до него, Чебутыкин понял, что овощи заработали в колхозе, и это он отметил как факт, о котором стоит поговорить, потому что лагерь получал питание на каждого ребенка по 1 рубль 50 копеек, и это было больше, чем в соседних лагерях, где, как он знал, ребят не использовали на посторонних работах. Самодеятельность Ваганова! И ежели ребятам не хватает овощей, так он, Чебутыкин, представитель завкома, может поставить вопрос о дополнительной закупке овощей. Это во-первых! А во-вторых, отметил он про себя, очень уж вольно и неуважительно ведут себя ребята по отношению к Ваганову — толкаются возле него, орут, перебивают, явно не выказывая почтения к старшему, тем более к начальнику. Затеяли спор, кто сколько заработал, и пристали к Ваганову, чтобы он рассудил. Он же отмахнулся от них, как от мух.
— Сами считайте. Я вам не счетовод. Не маленькие. Работали — не спорили, а теперь вам важно знать зачем-то, кто сколько заработал…
— Это нам, Яков Антонович, надо принципиально знать, а не для денег. Нам важно для учета…
— Учет ваш все равно пойдет в борщ…
И вообще какое-то панибратство. Ребята поносили друг друга, не выбирая слов, а Ваганов все это время толковал о чем-то со старшим вожатым и не делал никаких замечаний. Чебутыкин издали наблюдал и поражался, до чего ребята не уважают своих старших товарищей. Ваганов сделал между тем не одну ходку на склад, в мастерские, на стройку спортивного комплекса, а Чебутыкин все сидел, наблюдая, как крутится вокруг него карусель. Наконец, взопревший, расстегнув косоворотку, Ваганов подался к Чебутыкину и вяло пожал его жесткую ладонь:
— Давно уже здесь болтаешься?
— Как сказать…
— Извини, некогда было встретить. Машину не мог оторвать — у ребят самая запарка. Еще гектаров пять убрать осталось…
— У тебя что, договор с колхозом?
— Какой там договор. Меркулов попросил выручить — овощи пропадают, ну ребята и взялись. Овощишек вот навалил — не знаем, куда девать. Денег у Меркулова нет, а ребятам хорошо бы подбросить несколько копеек. — Ваганов потер пальцами. — Не возьмет ли комбинатская столовая, как думаешь? Я бы им по дешевке отдал. Ты передай там…
Чебутыкин кивал, как бы соглашаясь, придерживая до времени свои соображения на этот счет. Мысли его сбил мальчик, внезапно возникший перед ним, своим обликом совершенно не походивший на лагерную детвору, а это был непорядок, на который стоило обратить внимание. Обращать внимание на непорядки было страстью и призванием Чебутыкина.
— Это кто же такой будет? — спросил он.
— Познакомься, Чебутыкин, это мой сын Виталик. Видишь, какой я старый папочка и какой у меня маленький сын… Зачем ты в этой вязаной кофточке? Боишься простудиться? Сними с себя кофточку, ты и без кофточки красивый… Хорошо, я маме скажу, что это я с тебя снял. Ну давай, я сам отнесу. Не прыгай и беги к девочкам, они тебя ждут и хотят какой-то секрет рассказать… Ах, не лезь ты целоваться — что за привычка целоваться на людях! Ты же мужчина! Цирк! Увидит нового человека, — ему обязательно надо его взять на обаяние. Ты, Чебутыкин, не знаком с моей женой? Я тебя познакомлю… Ты сразу узнаешь, чей это красивый ребенок… Да, женился… Как говорят, жить лучше холостяком, а умереть лучше в семье. Будет кому крышку на гроб положить… Все, Чебутыкин, пойдем в харчевню!
Тут Чебутыкину пришлось выслушать панегирик в честь поварихи Танюши. Повариха что надо. Пусть не думает, что молодая, курсы кончала и готовит по тетрадочке. Можно и по тетрадочке приготовить вполне прилично, хотя его покойная бабушка, пусть ей будет хорошо на том свете, расписаться не умела, но тоже неплохо готовила.
— Ох, как приятно пахнет, прямо дух захватывает!.. Ну, садись, садись, рассказывай за жизнь. Как там дела? Дочка в институт сдала?.. Ну, ничего, на будущий год еще не поздно будет… Куда сдавала? Что ты мне сразу не сказал, у меня же там корешок… Ах, нет, извини, это в другом институте… Склероз. Память стала сдавать… Но все равно, можно было бы что-то придумать. Чебутыкин, я не пойму, тебя кормили или нет? Пообедаешь еще раз, что тебе стоит при твоей богатырской комплекции. Что там сегодня на обед? Есть можно? Тогда просто так посидишь, компот попьешь… Нет компота? Яблоки? Тоже неплохо, хотя компот лучше яблока. Конечно, если это такой компот, какой делала моя бабушка, а не как в столовках — вода, в которой моют фрукты. Я тогда лучше» буду пить воду, полезнее. Два борща, Танечка, и погорячей! Ну, не хочешь есть, посмотришь, как я ем, вдруг разохотишься… Тогда посиди просто так. Не люблю есть один — аппетит пропадает. Психологи, знаешь, давно заметили: когда человек ест один, он ест очень мало, аппетит поднимается в компании. Умные эти психологи, черт их возьми. Закон вывели — прямо тебе Эйнштейн. Тоже ведь надо заметить! А ты вот живешь, старик, хлопаешь ушами, а ни одного закона не открыл. Ты, Чебутыкин, что-нибудь открыл? Или держишь про себя, сознайся. Ну, как тебе наш лагерь? Ведь ты после открытия ни разу не был…
— Ты ешь, ешь, Яков Антонович, а про лагерь сейчас не будем. Выберешь время, позовешь еще кого из людей, я и доложу кое-какие соображения… От яблочка я, пожалуй, не откажусь…
ИСТОРИЧЕСКАЯ РЕЧЬ ЧЕБУТЫКИНА
После обеда — времени глубочайшего тихого сна — Чебутыкин, оглядывая персонал, свободный от дежурства, разгладил бумажку перед собой и взял слово:
— Я, товарищи, длинных речей говорить не собираюсь. Лагерь существует не первый год, как говорится, и не нуждается в описаниях. Во-первых, вложенные суммы говорят сами за себя. Прямо сказать, детишкам можно позавидовать — замечательный лагерь. Чтобы не затягивать выступление, прямо перейду к фактам. Вскользь, так сказать. Итак, факты. Дирекция и завком комбината уполномочили меня вынести на ваш суд, а точнее всего — потолковать с вашей общественностью: как вы посмотрите, если на базе вашего замечательного лагеря создать пансионат для взрослых? Летом пользуйтесь, дети, бегайте, купайтесь, загорайте, а зимой дайте взрослым отдохнуть. По справедливости чтобы, без всякой зависти. Этот вопрос предварительный, но я к тому, товарищи, что сейчас надо подумать о кадрах. Как говорится, готовь сани с лета, а собираешься на охоту, собак не очень-то… Или я чего-то не так насчет собак? Извините, если что. Так что кадры — наиважнеющее дело, и они решают все. И вы, вполне возможно, вольетесь в дружный коллектив пансионата. Это особенно касается, конечно, технического персонала, скорее сказать — поваров и уборщиц, а потому как есть среди них из местного колхоза, то просьба прозондировать и кое с кем поговорить, а нет ли желающих, чтобы, как говорится, кадры были под ружьем, выражаясь по-фронтовому, тем более что начинать заново не придется. Домики эти, словно бы кто в воду глядел, не потребуют капиталки, а только отопление, что при наших возможностях — плюнуть. Что касательно фактов, то еще
